– Что со мной?

– Ох, барышня, как вы нас напугали, – сонным голосом отозвалась Руся. – Вы в обморок упали в гостиной, возле окна. Я прибежала, потрогала ваш лоб, а у вас горячка. Сергей Юрьевич вызвал дохтура. Он скоро должен подъехать. Все дороги занесло. Барин ездил в Степашино. Позвал дохтура. Но тот на операции пока. А потом к нам обещался заехать.

– Да? – протянула Глафира. – Странно…

Из коридора донеслись быстрые шаги. Дверь распахнулась, и на пороге появился муж. Он с тревогой смотрел на очнувшуюся Глафиру.

– Ты проснулась, мой ангел? Как ты всех нас напугала.

– Серёженька, я ничего не помню, – отозвалась она.

– И не мудрено. У тебя, милая, был сильный жар.

– Разве?

– Руся, иди пока к себе. Отдохни, – распорядился Сергей. – Я сам посижу возле Глафиры Сергеевны.

Муж присел на край Глашиной кровати.

– Ну, что с тобой, ma chérie? – он протянул руку к ее лицу и убрал за ухо непослушную прядь русых волос.

– Не знаю… Как мальчики?

– С мальчиками всё хорошо. Они спят. Я не стал их пугать. Ольга Александровна осталась с ними на ночь.

– Как же это… Это неудобно.

– Всё хорошо. Я договорился.

– Сережа, я простудилась, наверное.

– Сейчас подъедет доктор и осмотрит тебя.

К полуночи и вправду приехал уставший после операции лекарь. Он осмотрел больную. Послушал её легкие, попросил показать язык, спросил о том, что она ела накануне. Держа за запястье, посчитал пульс.

– Решительно не нахожу ничего серьезного я у вашей супруги, – объявил он Сергею Юрьевичу, выходя с ним в коридор. – И вы утверждаете, что у неё был сильный жар?

– Да, доктор. Иначе бы я и не пригласил вас. Она вся горела, словно печка. Бредила о чём-то. И этот глубокий обморок вчерашним вечером…

– Да-с, это всё очень странно. Бредила, вы говорите?

– Да. О какой-то лаванде шептала.

– Лаванде? – доктор покачал головой.

– Я сам удивлен. У нас отродясь тут лаванда не росла. Она во Франции больше произрастает.

– Вот как? Да-с…

– Она еще кричала во сне, хохотала. Называла какие-то незнакомые мужские имена. Композиторов немецких вспоминала. Еще и итальянского. Альбинони, кажется.

– Не слышал о таком.

– И я, признаться, не слышал.

– Надо же… – задумчиво произнес доктор. – Тогда я смею предположить, что подобное состояние у вашей супруги вызвано переутомлением и слабыми нервами. Я пропишу ей для начала бромистых капель и валерианы. Оставлю рецепт. Принимайте их, пожалуйста, по часам. В среду я снова навещу вас. Если это успокоительное не поможет, тогда я назначу капли с морфием. В небольшой дозировке. Ей надо хорошенечко отоспаться. И ради бога, никаких гостей и посетителей. Решительно никого. Только покой, постельный режим и тишина. Судя по всему, Глафира Сергеевна у вас дама тонкой душевной организации. С большим воображением. А у таких особ, знаете ли, часто бывает расстройство нервов, меланхолии. И даже истерии. Это – особый, слишком эмоциональный тип натуры.

– Да, доктор, вы совершенно правы.

– И вот то, что для иной дамы, более простого происхождения, является сущим пустяком, то такой женщиной, как Глафира Сергеевна, может быть расценено, как нечто важное и исключительное. Словом, ваша супруга крайне впечатлительна. И сейчас ей нужен только покой. И ничего более. А в среду я её осмотрю повторно.

В конце широкого коридора старинного особняка Мельниковых располагался уютный диванчик, возле которого стояла этажерка с подсвечником. Все три свечи ярко горели, освещая темноту небольшой ниши. Но вот, где-то вдалеке хлопнула одна из дверей, и легкий сквозняк, ворвавшись в коридор, потушил пламя. И с этого момента разговор доктора и отставного майора Мельникова слушал еще один джентльмен, не пожелавший себя обнаружить двум другим. Этот новый гость оставался для них невидимым.