Сильвия была восхищена волшебными голосами певцов и вместе с тем испытывала досаду оттого, что на этом празднике музыки и пения не было никого, кто выступал бы от Приюта Сильвана.

Она не стала пробираться между гостями, чтобы приветствовать хозяина дома, который, впрочем, был всецело поглощён выступлением музыкантов, и теперь стояла у одной из увитых плющом и розами колонн.

Состязание шло своим чередом. Лилась музыка, звенели голоса; гости – они же слушатели – громко выражали свои мнения. И вот, когда умолкли кифары, флейты и свирели, и Публий Волумний обратился к судьям из числа почётных гостей с просьбой назвать победителя, номенклатор зычным голосом объявил о выступлении ещё одного участника.

- Что ж, мы с удовольствием послушаем и его! – вскричал Волумний, выражая желание всех своих гостей.

То был рослый темноволосый юноша: лицо мужественное и вместе с тем сиявшее мальчишеской свежестью, жгучие, смело смотревшие на людей глаза, небрежно ниспадавшая на смуглый лоб густая чёлка – всё это должно было производить незабываемое впечатление на целомудренных дев и искушённых матрон*. Юноша взял кифару, настроил её и, перебирая длинными сильными пальцами струны, извлёк из неё звучные аккорды; поиграл немного и затем запел.

Из могучей груди лились слова старинной песни и оживали в ярких образах: апельсинные деревья в цвету... одинокие кипарисы в туманной долине... могилы героев – бессмертная красота славной и вечно молодой Эллады.

Все, кто был в это время в триклинии, словно зачарованные, не сводили с юноши горевших восхищением взоров. А он, по мере того, как рос и креп его голос, тоже, казалось, вырастал. Пел не юноша – пело его сердце, его тоскующая по родине душа...

Последний аккорд – и он закончил. Ещё мгновение смотрел неподвижно вперёд, затем как ни в чём ни бывало отложил кифару и слегка поклонился притихшим слушателям. Подошла молодая рабыня и возложила ему на голову венок из алых роз.

И тут раздался гром рукоплесканий. Многие женщины, воздев руки вверх, так и застыли в порыве восторга, другие утирали слёзы умиления. Иные же, охваченные мечтательным настроением, шумно и томно вздыхали.

Было ясно: безвестный певец никого не оставил равнодушным. Даже Публий Волумний, этот строгий ценитель, в порыве чувств обнял его – со стороны римского патриция это было проявлением высочайшей милости.

- Какой талант! Своим пением ты околдовываешь не меньше, чем сирены – мореходов! Как тебя зовут? Откуда ты? – Отступив на шаг, принялся расспрашивать юношу Волумний.

- Тимн. Из Беотии.

- Кто же твой господин?

В ожидании ответа певца гости замерли с выражением любопытства на лицах и почти не скрываемой завистью во взглядах. Беотиец бегло оглядел триклиний и возлежащих за пиршественными столами людей и, улыбнувшись чему-то, громко произнёс:

- Моя домина – владелица виллы Приют Сильвана!

Тотчас взоры разом, как по единому велению, обратились к Сильвии. В одно мгновение её заметили, узнали... о ней заговорили, перешептываясь и удивляясь.

Но вряд ли кто-то из собравшихся в доме Волумния испытывал большее недоумение, чем сама Сильвия. Выходило, что юноша по имени Тимн являл собой то самое «нечто прелюбопытное», что обещала ей Коринна.

Пеплум – просторное женское платье из тончайшей ткани.

Термин – рим. бог межей и пограничных межевых знаков.

Номенклатор – раб, в обязанности кот-го входило знать и называть хозяину гостей, всех рабов дома, а также подаваемые кушания.

Танагра – город в Беотии, место рождения поэтессы Коринны.

Аполлонии – муз. состязания в честь бога Аполлона, кот-й был также покровителем искусств.