– Ты сказал с Жанной Фоменко? – почесал переносицу Роман.

– Как интересно, – подхватила я.

– Что же такого интересного в Жанне Фоменко? – удивился Хренов.

– Это одна из трех девочек, вертевшихся перед глазами старика соседа, жившего в коммуналке, где сейчас находится отель. Дед знал про ход в камине своей комнаты, ведущий в подвал дома. Вот, Володь, – Сирин протянул шефу обгоревшие остатки дневника, – я нашел это в камине.

Вождь прочитал останки записей и, убирая документ в папку, уточнил:

– Помимо барышень в дневнике говорится о доминатоне. Кто-нибудь знает, что это такое?

– Флейта гамельнского крысолова, – буркнул Сирин.

– Ходят слухи, что с ее помощью можно завладеть миром, – поддакнула я.

Хренов недовольно поморщился, отмахнувшись.

– Флейта никоим образом не проливает свет на пропажу алмаза, – раздраженно проговорил он. – Зато небезынтересен следующий факт. Просмотрев записи с видеокамер у круглосуточного бара «Гамбринус», нетрудно заметить, что вечером интересующего нас дня перед кабаком стояла машина все той же Жанны Ильиничны Фоменко. Наш почивший в бозе Архаров покинул «Гамбринус» около трех часов ночи. Был он в компании дамы и в руке держал початую бутылку спиртного. На видеозаписи запечатлено, как он вышел из бара и тут же зашел в отель. А дама села за руль и умчалась в ночь. Вопрос. Почему в протоколе осмотра места происшествия не фигурирует бутылка спиртного? Куда она делась?

– Действительно, любопытно. Полагаю, завтра с утра нужно ехать в отель и выяснять судьбу бутылки. А после мчаться в Женский Деловой центр и спрашивать у Жанны Ильиничны, для чего она сначала забронировала все номера в отеле, некогда бывшем коммуналкой, в стенах которой прошло ее детство, а потом от брони отказалась. И почему любовник Жанны Ильиничны Архаров вселился в пустой отель, хотя планировал остановиться в «Национале».

– Кто поедет?

– А ты как думаешь? – прищурился Хренов. И, как само собой разумеющееся, выдохнул: – Конечно, вы с Бертой.

– А ты?

– Я мозговой центр. – Шеф с тюленьей грацией похлопал себя похожими на ласты ладонями по круглому животу. – Анализирую поступающую информацию.

– Ну-ну, анализируй, – усмехнулся Сирин, поднимаясь и выходя из кабинета.

Со мной он даже не попрощался.

– Ну, а ты, Берта, что скажешь?

– А что мне говорить?

– Раз нечего сказать, иди домой.

Я представила, как приеду к себе, как увижу широкую, похожую на пузырь фигуру Добрыни, застывшую перед монитором ноутбука, его собранные в небрежный хвост давно не мытые волосы, осточертевший рюкзак в ногах. Услышу вместо приветствия невнятное «Эге», а потом полночи буду утрамбовывать в мусорном ведре разбросанные по всей квартире стаканчики от «Дошираков», и меня охватила тоска.

– Что-то не хочется.

– Из-за Добрыни? – понимающе осведомился Владимир Ильич.

– Ну да. Из-за него.

– Вот еще пример дурацкого союза, – с воодушевлением проговорил шеф. – Зачем он тебе нужен, этот парень? Ты девочка живая, энергичная, умненькая. А он – ты прости меня, Берта, – твоя полная противоположность.

– Противоположности сходятся, – осторожно заметила я.

– Тогда не удивляйся, если, следуя семейной традиции, вашего сына он назовет Путятя и соответственно по прошествии времени будет настаивать, чтобы ваш отпрыск назвал свою дочь не иначе, как Забава. Забава Путятична, внучка Добрыни Никитича. Ты готова к этому?

В кабинет, неся на подносе четыре чашки с дымящимся кофе, вошла Лиля. Пристроила поднос на край стола и, расставляя напитки, обиженно проговорила:

– Рома какой-то странный. Убежал, даже кофе не попил. А я специально для него варила. Крепкий. С корицей. Как он любит.