Наглядевшись, Хаппонен-средний вызвал к себе Тарью и предложил тому признаться.

– По твоему хитрому финско-татарскому лицу, Тарья, я вижу: ты знаешь, куда исчезают продукты с нашего склада. И как они попадают на местный продуктовый рынок.

Тапко работал на местном вещевом рынке челноком. Он возил китайские тапочки, а частично сам шил свой товар. Работы было много, пахать приходилось с утра до вечера. Когда они скопили некоторую сумму, Тапко предложил Ванни потратить ее на теплую одежду. Но Ванни первым делом решила сделать ремонт в ванной комнате. Чтобы ванная стала красивой, теплой и с большим зеркалом.

Они долго выбирали на строительном рынке плитку. Бордюр и узор. Зеркало и крючки для полотенец и халатов, умывальник и подстаканник для зубных щеток. Главное, чтобы все было в тон. Потратили все деньги и даже немного в долги залезли. Но прежде, чем укладывать плитку, нужно было установить сушку-змеевик. Каакко посоветовал латунную, без швов, а такая стоила очень дорого. Прибавьте к этому шаровые краны «бугатти». Да и за саму работу Каакко брал нехило.

– Это все оттого, что у него нет конкуренции, – рассуждал Тапко. – Каакко – абсолютный монополист нашего «Дома», потому что ключи от подвала есть только у него. И другого сантехника в доме он не потерпит. У меня на рынке столько конкурентов, что за товар особенно не задерешь. А этот бездельник поработал пару часов и заработал целую кучу.

– Я не могу брать меньше, потому что в сварке очень много свинца, – пояснил Каакко, когда Тапко ушел на работу. – Свинец проникает в организм и очень вреден для здоровья.

Пока Каакко говорил, Ванни держала в руках латунный змеевик и ей казалось, что в ее организм вот-вот начнет проникать латунь.

Вкусный аромат из квартиры Люлли доходит до моего носа по вентиляционной шахте. Зачарованный этим запахом, я открываю холодильник и достаю оттуда масленку с маслом, банку сардин, багет хлеба. Вскрываю консервы. Ставлю на плиту кастрюльку. Но не чтобы суп из сардин сварить, а чтобы вскипятить воду для чая. Какой уже вечер я питаюсь кое-как, на скорую руку, почти всухомятку. Да, последнее время мне часто приходится принимать пищу холодной.

Слова «холод» и «консервы» вновь толкают меня к ассоциациям с Тарьей и Веннике. Итак, Тарья всю жизнь проработал грузчиком. Каждый божий день вставал и перся на работу, где разгружал ящики с рыбой и огромные короба с маслом и тушенкой. Разгружал целыми вагонами.

Из холода – да в жару. Я думал о Тарье, вяло ковыряясь в консервной банке и запивая сардины горячим чаем. Аппетита не осталось никакого. Равно как и пиетета к еде. Выкинув полупустую-полуполную жестянку в мусорный пакет, я без малейших угрызений совести пошел укладываться спать.

Я знаю, Тарья тоже не испытывает никаких угрызений совести по отношению к жадюгам Хаппоненам, хотя и крадет их имущество.

«Платили бы нормально, никто не стал бы рисковать работой и воровать», – рассуждал Тарья.

Единственная, кто его волновала, была чистюля Веннике. Ей он боялся сказать, чем занимается по ночам. Совесть не позволяла. Совесть и страх. А вдруг чистюля Веннике разочаруется в нем и разлюбит?

– Когда только прекратятся эти твои ночные смены? – тяжко вздыхала Веннике.

– Скоро, скоро, дорогая Веннике. – Тарья понимал, что Веннике о чем-то уже догадалась, и потому в их семье наступил разлад.

– Обещаешь? – Ночные смены Тарьи очень сильно мучили Веннике. Она чувствовала: он что-то недоговаривает. Веннике была женщиной гордой и чистоплотной. Она не могла подпустить к себе Тарью после его ночных смен и заставляла подолгу и тщательно отмываться в ванной.