.

Мы, люди, можем бояться чего угодно. Наш страх имеет гораздо больший потенциальный размах, чем у любого другого животного, именно потому, что мы – animal symbolicum. Как только мы слышим об опасности, какой бы далекой она ни была, мы часто видим в ней угрозу самим себе. Не в последнюю очередь мы придумываем множество мнимых опасностей, и в этом одна из важнейших причин того, что люди совершают преступления и причиняют друг другу зло. Как пишет Эрнест Беккер:

Люди – несчастные создания, поскольку они осознали смерть. Они могут увидеть зло в том, что их ранит, что вызывает болезнь, или даже в том, что лишает удовольствия. Осознание несет за собой также озабоченность, связанную со злом, даже в случае отсутствия непосредственной опасности; их жизнь превращается в размышление о зле, планомерную деятельность по контролю над ним и его предотвращению. Результатом является одна из величайших трагедий человеческого бытия, то, что можно назвать потребностью к «фетишизации зла», к локализации угрозы жизни в особые зоны, где ее можно ослабить и держать под контролем. Трагедия в том, что очень часто все зависит просто от случая: люди воображают, что зло есть там, где его нет, видят его во всем и уничтожают себя и других, сея вокруг бессмысленные разрушения^>51.

Страх, безусловно, может стать причиной агрессии. Этим Фукидид объясняет причину Пелопоннесской войны: спартанцы боялись того, что афиняне становятся все более могущественными и поэтому представляют все большую угрозу^>58.

Эмоции тесно связаны с особыми поведенческими реакциями, и можно привести доводы, в пользу того, что они выработались в процессе эволюции потому, что были полезны^>59. Реакцией на страх обычно является бегство или нападение. Но не всегда. Некоторые чувства и эмоции таковы, что важно именно не демонстрировать их. Название одной из песен Моррисси – «We hate it when our friends become successful»*, и это зачастую соответствует действительности. Завистливость, не в последнюю очередь зависть к другу, является одной из самых неприглядных человеческих черт, и поэтому было бы разумно прятать ее как можно глубже. Как замечает Франсуа Ларошфуко, «люди часто похваляются самыми преступными страстями, но в зависти, страсти робкой и стыдливой, никто не смеет признаться»^>60. Все мы, вероятно, были когда-либо страстно влюблены, но не выдавали своих чувств ни взглядом, ни жестом, поскольку слишком многое было поставлено на карту. А как быть, если окажешься в опасной ситуации, такой, что от страха живот сводит, но в то же время понимаешь, что просто нельзя позволить себе показывать страх, поскольку ситуация от этого только ухудшится. Было бы нелепо утверждать, что человек в таких случаях не испытывает определенной эмоции просто потому, что он не выражает ее определенным действием. Эмоции мотивируют к действию, но не определяют его.

Страх часто мотивирует бегство, но порой он пронизывает насквозь, что может в полном смысле слова парализовать человека. Лукреций описывает этот феномен в «О природе вещей» в книге 3:

Тот, кто боится, как правило, пытается уйти от того или избежать того, что, по его мнению, представляет угрозу для жизни, здоровья или интересов. Типичной поведенческой реакцией страха, следовательно, является бегство, попытка оказаться как можно дальше от источника страха, на безопасном расстоянии, вне досягаемости. Бегство не следует понимать буквально, в пространственном значении, т. е. совсем не обязательно речь идет о том, чтобы бежать прочь, также можно создавать барьер между собой и источником опасности, например защищаться руками или прятаться за дверью. Главное в том, что человек так или иначе пытается принять такое положение, при котором ему нельзя причинить вред.