— Аня, — заговорщицки шепчет он, с опаской поглядывая на повара. — Положи на место.

— И не подумаю, — горячий лаваш в моих руках так и просит, чтобы я поскорее его съела. — Бери свою шаурму и пошли. Предлагаю насладиться вкуснятиной на улице.

— Ань, я не шучу, — настаивает на своём Соколов. — Это есть нельзя!

— Ты серьёзно? — разочарованно сникаю, невольно вспоминая об Артуре. В компании Царёва даже заикаться о фастфуде было чревато часовой лекцией о вреде быстрых углеводов. — Тоже фанат здорового образа жизни?

— Фанат? — переспрашивает Илья. — Нет. Я не фанат. Наверно. Просто…

— Брось! — перебиваю зануду. — Одна шаурма не превратит тебя в козлёнка. Смотри!

Чтобы развеять сомнения, подношу свою ко рту и хочу уже откусить, как вдруг лаваш резко вылетает из рук, приземляясь на полу в паре метров от меня.

— Ты чего? — вскрикиваю, ненароком привлекая к нашей паре ненужное внимание повара-кассира в одном лице. — Зачем ты это сделал?

— А ты что творишь, Румянцева? Я же сказал, что это есть нельзя!

— Проблэмы? — подкатывает не вовремя здоровяк, поочерёдно придавливая взглядом то Илью, то развалившуюся на полу шаурму.

— Да, — смело заявляет Филатов, передразнивая неместный акцент мужчины. — Проблэмы! Пока у нас, но если не вернёте деньги, будут у вас!

— Дэньги?— хмурит широкие брови здоровяк. — Зачэм дэньги?

— Вы серьёзно не понимаете? — заводится Соколов.

— Илюш, я тоже. Объясни, — касаюсь напряжённого плеча парня, чтобы хоть как-то успокоить.

— Мы с тобой не в Корее, чтобы собачатиной питаться. Или для тебя это норма?

— Я нэ понял, в чем проблэма? — волосатыми ручищами повар опирается на прилавок, вселяя ужас одними только ходящими ходуном ноздрями на своём орлином носу.

— Нет никаких проблем! — хватаю уцелевшую шаурму в одну руку, сбрендившего Соколова в другую, и тяну всё это добро к выходу, проклиная дурацкую амнезию парня, отбившую не только память, но и по ходу чувство юмора.

— Соколов! Вот честно, поторопился Шестаков с твоей выпиской! — шиплю ядовитой змеёй, размахивая шаурмой, как транспарантом. — Это же надо додуматься! Собачатина…

— Я после пельменей из чайника уже ничему не удивляюсь! — Илья запускает пятерню в волосы и нервно дёргает их. — Дурдом какой-то! Что ещё я не знаю? Давай добей меня сразу, чтобы не мучиться!

— Илюш, — выдыхаю и подбегаю ближе. Цепляюсь за жилистые запястья. Пытаюсь остановить самобичевание парня. — Прости. Я всё время забываю, что ты дремучий, как непролазная тайга. Шестаков предупреждал, что с тобой нужно быть осторожнее в разговоре.

— Дремучий? — хмыкает Соколов, глядя на меня исподлобья. — Это что месть за «придурковатую»?

— 1:1? — не сдерживая улыбки, протягиваю шаурму оголодавшему Соколу. — Никакой собачатины, обещаю.

— Ладно, — посмеивается Илья и настороженно принюхивается к лавашу. — Пахнет вкусно.

— А то! Ты только откуси!

Обстоятельно покрутив шаурму в руках и несколько раз хорошенько обнюхав, Илья всё же решается попробовать её на вкус.

— У, волшебно! — нараспев гудит с набитым ртом и жадно отгрызает ещё кусочек. — А ты?

— Ешь, — хохочу в голос. — Тебе нужнее!

— Зато с тобой веселее, — свободную руку Соколов бесцеремонно закидывает на моё плечо. И пока я тушуюсь от новой порции невыносимой близости, подносит початую шаурму к моим губам. — Кусай!

Неловко тянусь к лавашу, которого ещё секунду назад касался парень. Но, наверно, именно поэтому обычная булка с мясом и овощами кажется мне сейчас необыкновенно вкусной.

Откусывая понемногу, мы так и идём неведомо куда. Говорим о погоде. О несчастной судьбе корейских собак. О предстоящей учёбе Ильи на филфаке. И незаметно выходим к городскому парку с огромным озером по центру. Неподалёку от лодочной станции садимся на скамейку и, вытянув уставшие от долгой ходьбы ноги, зачарованно смотрим, как огромная луна рисует желтоватым светом узоры на водной глади.