— Чокнутая! — Артур орёт как резаный и рывком тормозит на обочине. — Дура! Ты же могла убиться!

Крутит головой. Бьёт по рулю, явно не рассчитывая силы. А потом без малейшего намёка на нежность хватает меня за плечи и начинает трясти.

— Что же ты творишь, Анька?

— Ухожу от тебя! — срывается с губ. — Не будет никакого тест-драйва, Артур! Не со мной.

Царёв смеётся. Нервно. Натужно. Не веря. Разумеется, списывая мои слова на пережитый испуг. Ждёт, что я заберу свои слова обратно: от таких, как он, не уходят.

— Глупости! — глазами Артур встревоженно ищет ответы на моём лице, а не найдя, сникает. Мы оба понимаем, что я не отступлюсь от своих слов. Наши отношения — ошибка! Пора уже признать. Мы разные. Чересчур. Не стоило нам и начинать!

— Ты бросаешь меня? — задаёт вопрос в лоб. Нас обоих трясёт: меня от страха, Царёва – от негодования.

— Меня? — брызжет слюной Артур.

Он так близко, что мне не стóит никаких усилий коснуться ладонью его щеки. Немного колючей. Некогда родной и любимой. Что с нами произошло?

— Мы друзья, — дрожащими пальцами тянусь к его лицу. — Этого не изменить, Артур.

— Проваливай! — Царёв шарахается от меня, как от чумы, и вернувшись на водительское место, зло выплёвывает: — Пошла вон! И дружбу свою с собой забери. Мне на хрен она не нужна.

— Как знаешь, — бросаю прощальный взгляд на Артура: мёртвой хваткой вцепившись в руль, он тяжело дышит и бессмысленно смотрит вперёд. Ему больно, неприятно, тошно.

— Будь осторожен! — перекладываю букет на своё место, а сама как можно скорее выныриваю в ночную прохладу. Вот и всё!

— Не уходи, Ань! Прости меня! — раненым зверем ревёт Царёв, но я лишь качаю головой.

— Ты пожалеешь, Румянцева! Одумаешься! Сама придёшь!

«Нет».
Не могу говорить. Три заколдованные буквы никак не хотят обретать форму слова. Я просто захлопываю дверь и делаю шаг в сторону. Я не вернусь. Вижу, как Артур мечется по салону, как до одури сжимает челюсть и бьёт по приборной панели, а потом закрываю глаза: если любит — не уедет!

Автомобиль резко срывается с места и уносится прочь. Смотрю, как растворяются в темноте красные огоньки фар, и никак не могу унять дрожь. Пусть так, пусть одна на обочине спящего города, зато никому и ничего не должна, вольна поступать по совести, без оглядки на капризы Царёва и его вечные придирки. Глубокий вдох. Впервые за долгое время он кажется неимоверно лёгким: свобода дурманит с первых секунд. Но вместе с ней приходит и страх.

Растерянный взгляд по сторонам: сутулые фонари, одинокие тротуары, мерцающие вывески закрытых магазинов и не единой живой души поблизости. Становится не по себе. Каждый шорох рисует в воображении ужасающие картины. Каждый скрип колючим холодом царапает нервы. Пытаюсь сообразить, где нахожусь, и вздрагиваю, когда мобильный в кармане начинает задорно вибрировать. Незнакомый номер лишь добавляет сумятицы в мысли.

— Да, — отвечаю тихо, продолжая с опаской оглядываться по сторонам.

— Алло, Аня? Это Илья, — бархатистый баритон Соколова проникает под кожу. — Ты мне нужна прямо сейчас!

— Что случилось? — стараюсь взять себя в руки, но голос всё ещё дрожит вместе со мной.

— А у тебя? — обеспокоенно уточняет Илья.

— Неважно, — отмахиваюсь от расспросов. — Рассказывай.

— Ты первая, — настаивает Соколов.

— Ладно, — переступаю с ноги на ногу. — Я сейчас стою посреди опустевшей улицы и, вздрагивая от каждого шороха, пытаюсь понять, как добраться до дома. Твоя очередь.

— Я стою голый посреди комнаты. С меня стекают остатки геля для душа и сей-то протухший суп, а рыжий сосед, которого я принял поначалу за голубого, так странно косится в мою сторону, что начинаю переживать. Может, я поспешил с выводами касательно его ориентации?