— Хирургом быть непросто, Василиса, — Иван Павлович поднимается на ноги.

У него сегодня еще три операции, на которых нас с Дариной уже не будет. Они простые, насколько у хирурга такие могут быть. Мы уже присутствовали, и смотреть там нам не на что, чему я несказанно рада. Еще одного разреза сегодня я не переживу.

— Подумай, Вась, точно ли хирургия? Может, что попроще?

Я упрямо дергаю головой, утираю слезы.

— Я справлюсь, Иван Павлович, не сомневайтесь!

По нему вижу, что не верит. Я иногда сама себе не верю. О медицинском я мечтала с детства, в хирургию пойти решила три года назад, когда врачи не смогли спасти младшую сестренку. Она выпала всего со второго этажа, будучи в школе. Люди падают и с пятого — и выживают, а она — нет. Не смогли спасти уже в больнице. Родители говорили, что хирурга на месте не было, пока приехал, потеряли драгоценное время. Я тогда решилась выбрать, сейчас проскальзывает мимолетное сомнение.

Может, зря я?

Одну смерть вынести не могу, а сколько их может быть? Я у Ивана Павловича даже не спрашивала, но у него такой стаж, что мне просто страшно. Я цифру могу не пережить и точно уйду куда-нибудь в терапию.

Переодеваюсь как-то медленно. Кажется, что запах крови впился в ноздри. Я пытаюсь его выдохнуть, но не получается. А еще перед глазами мониторы с ровной полоской. Так заканчивается жизнь. Я всегда думала, что иначе, но когда сталкиваешься, словно прозреваешь.

Мне, между прочим, прозрение пошло не на пользу. Взять даже вчерашнее. Я до последнего думала, что полиция — это про защиту, про честь и доблесть. Вчера выяснила, что это не так. Сегодня урок преподнесла будущая профессия. Врачи — это тоже не всегда про спасение.

Адвокат Билецкий, как и обещал, ждет у входа. Его автомобиль я узнаю сразу. Вчера он сильно выделялся перед участком и сегодня тоже рядом с больницей смотрится чужеродно.

Когда подхожу, пассажирская дверь открывается. Я перехватываю ее сверху, тяну на себя и сажусь в мягкое кресло.

— Я думал, опоздаю, на деле же еще ждал тебя.

— У нас операция затянулась. Все… непросто было.

Большего не говорю, сомневаюсь, что ему интересно. Мне, например, без разницы, что он там на работе делает, кого оправдывает — преступников или невиновных. Если лучший адвокат, то всех. И судя по машине — такой же вывод могу сделать. И этот человек станет моим мужем. Я — за спасение жизней, он — за спасение тех, кто эти жизни отнимает. От мыслей противно.

— Кофе будешь?

— Не откажусь.

— Какой ты любишь?

— Пью какой придется. У нас в больнице автомат стоит. Что остается — то и пью.

Я не настроена на разговор и улыбки. У меня первый пациент умер, а он мне про кофе.

Слышу шумный выдох и тяжелый вдох. Не придаю значения, отворачиваюсь к окну. Мне завтра замуж. Сегодня, наверное, нужно платье купить, туфли, украшения. И с салоном договориться. Вдруг у них получится что-нибудь сообразить с моими непослушными волосами? Я вообще сейчас понимаю, что можно было по-разному избежать свадьбы. Постричься налысо или перекраситься, но проверять терпение Билецкого и то, насколько он сдерживает обещания, не хочется.

Автомобиль останавливается у небольшого кафе в паре кварталов от больницы. Марк покидает салон, мне становится легче дышать. Ощущение, что меня жестко принуждают, никак не уходит. Мною пользуются только потому, что я, такая сострадательная, не смогла подругу отпустить одну в клуб. А она, между прочим, справилась и сама. Не то что я.

— Держи.

Марк протягивает небольшой стаканчик. Я почти сразу делаю глоток горячего напитка. Вкусно и ароматно. Сильно отличается от того, к чему я обычно привыкла в клинике.