По пути в больницу на следующее утро Анна завернула в маленькую лавочку, торгующую игрушками ручной работы. Еще накануне она заметила в витрине очаровательного медвежонка, чем-то похожего на Ники. Медвежонок, сшитый из голубого меха, грустно смотрел на прохожих сквозь стеклянную витрину большими печальными глазами. Продавец сказал, что этот мишка выполнен в единственном экземпляре известным бостонским кукольным мастером, но, к сожалению, у медвежонка имеется небольшой дефект – один лоскуток меха немного отличается по цвету от остальной шкурки, поэтому зверушку продают с большой скидкой. Анна задумалась. Ей не хотелось дарить Ники бракованную игрушку, пусть даже и от известного художника, но, взглянув еще раз в грустные карие глаза медвежонка, она решилась – медвежонок был очень обаятельным.

Она предвкушала, какое удовольствие получит Ники от ее подарка, но тут оглушила новость: Ники увезли на операцию… Внезапно образовалось окно, объяснила медсестра, а мальчик был полностью готов, хотя оперировать его планировали только через день. Поэтому его срочно положили на операционный стол, операция идет уже два часа: через несколько часов будет известен результат.

Прижимая к груди игрушку, Анна обессиленно прислонилась к стене в больничном коридоре, тупо глядя прямо перед собой застывшими глазами. Она готовила себя к тому, что Ники будут оперировать, но эта внезапная перемена планов ударила ее как обухом по голове.

Она очнулась только тогда, когда почувствовала, что ее настойчиво теребят за рукав и, словно проснувшись, посмотрела слегка затуманенным взглядом на темнокожую полную женщину в белом халате.

– Вы в порядке? – спросила та.

– Да. Извините, я на минутку задумалась и не слышала, как вы подошли, – смущенно улыбнулась Анна.

Женщина неожиданно засмеялась:

– Вы говорите, на минутку? Милая, вы простояли здесь три часа, и я прошла мимо вас минимум раз пятнадцать за это время. И ни разу вы меня не заметили. Стояли тут неподвижная, бледная. Я уж подумала, что у нас в клинике завелось привидение. – Женщина снова засмеялась, довольная собственной шуткой.

Аня через силу улыбнулась, чтобы не показаться невежливой.

– А почему вы не спрашиваете меня, как прошла операция? – строго спросила врач.

– Какая операция? – оторопела Анна. В горле у нее моментально пересохло, голос прозвучал хрипло и очень тихо.

– Деточка, с вами точно все в порядке? – всерьез забеспокоилась женщина.

Анна посмотрела на нее и встретила усталый взгляд с насмешливым всеведением на дне и понимающую улыбку с грустинкой в уголках рта.

– Что с Ником? – выдавила она. – Где он?

– В реанимации, где ж ему быть после операции? Не хотите на него взглянуть?

– А я могу?

– Ну, если одним глазком, то…

– Господи, пожалуйста, проводите меня к нему! – взмолилась Анна. – Я заплачу вам!

– Ты эти глупости брось, – неожиданно строго сказала женщина. – Вы, русские, такие странные… – Она покачала головой и повернулась, предполагая, что Анна сама догадается последовать за ней.

Ник, весь оранжевый от йода и аккуратно запеленутый ниже пояса в зеленую стерильную ткань, лежал на животе с закрытыми глазами. Анна прислушалась, не сводя с него глаз: дышал он тихо, но ровно. Впервые она позволила себе прислушаться к внутреннему голосу, чтобы узнать будущее мальчика. Она поняла, что операция прошла успешно и с этой стороны Нику ничто не угрожает. Заглядывать дальше она не решилась, не желая искушать судьбу.

Отпущенное ей время истекло. Толстуха-докторша подавала ей от двери отчаянные знаки, призывая немедленно покинуть палату. Анна кивнула, бросила на спящего после наркоза малыша последний взгляд, усадила на тумбочку голубого медвежонка и прошептала, обращаясь к нему: