— Это ещё что за хрень?

— Грубо говоря, это пучок обонятельных рецепторов в носовой полости. Один конец этого пучка — дендрит — реагирует на запах, а второй — аксон — подаёт эту информацию напрямую в мозг. Импульсы, что идут в кору головного мозга, мы воспринимаем как запахи. Но, — поднимает он палец, — вышеупомянутый ВНО подаёт их не в кору, а в лимбическую систему, которая заведует нашими инстинктами, желаниями и страстями.

— Так и почему он считается редуцированым?

— Чтобы от меня не ускользнула моя Нобелевская премия, конечно. Ибо я хочу доказать, что он живее всех живых, — лыбится Дэйв. — А если серьёзно, то эволюция человека шла по пути подавления инстинктивных реакций. Воспитание, мораль, поведенческие навыки — всё, чем управляет кора головного мозга у людей, довлеет над подкорковыми структурами. Глушит и феромоны, не позволяя инстинктам особо разгуляться. Кстати, алкогольное опьянение весьма способствует сексуальному сближению, потому что… — он делает паузу, позволяя мне самому догадаться.

— Выключает контроль коры?

— Именно. А теперь, собственно, формулы, — снова выводит он на экран вращающиеся молекулы и показывает на них рукой. — Это андростенол и андростенон — претендующие на роль мужских феромонов, производных тестостерона. А это 2МВ2 — низкомолекулярное вещество, выделенное из молока крольчих и помогающее новорождённым слепым крольчатам отыскать сосок матери. А это… Тадам-м-м! — делает он круг указательными пальцами и направляет их в экран. — Вещество, которое выделяют твои апокриновые железы.

— Чего?! — всматриваюсь я в слепок из цветных шариков. — Хочешь сказать, я как мать-крольчиха, только мужик?

Видимо, для сложноорганизованного мозга Дэйва мои слова показались очень смешной шуткой, потому что он ржал чуть не до слёз, хотя я, можно сказать, оскорбился.

— Я хочу сказать, что это — уникальная комбинация материнской любви и доминантного феромона, обеспечивающего психологическую кастрацию слабых конкурентов.

— Так, всё, — отодвигаюсь от экрана. — Я понимаю, что тебя это веселит, потому что ты с этим не живёшь, но хоть ты избавь меня от своих насмешек.

— Да брось, Эйви, я не смеюсь, я как раз и занимаюсь тем, что решаю твою проблему, — понимающе вздыхает он.

— Ладно, прости, — хлопаю его по плечу. — Просто вчера одна напыщенная психологиня выслушала всё, что я ей сказал и решила полечить моё предубеждение в собственной неотразимости.

— Между нами, — добро усмехается он, — расскажи кому угодно о своей способности, и они сочтут это, как минимум, завышенной самооценкой, и, как максимум, даром божьим. На самом деле, каждый мужик мечтает иметь такой дар, чтобы бессовестно им пользоваться. И только ты, тот, кто может заполучить любую женщину не напрягаясь, считаешь это проклятием. И ты несчастен, потому что у тебя принципы, правила и прочие заморочки.

— Да, вот так я, к сожалению, воспитан. И сам знаешь, что это отчасти из-за отца, который разбил матери сердце своими бесконечными изменами. Я отношусь к этому серьёзно и так никогда не поступлю.

— Эйви, ты — не твой отец. И не знаю, что там наговорила твоя психотерапевт, но не ты виноват в смерти матери. Никто не виноват.

— Мы до этого даже не дошли. Она только что не рассмеялась мне в лицо, едва я сказал, что ни одна женщина ещё не устояла.

— Не ходи больше к этой дуре.

— Я и не собираюсь. Всё, к чёрту! Доктор Дэйв Падески, скажите мне лучше в двух словах: это лечится?

— Э-э-э, — трёт он висок. — Скажу. Эффект Кулиджа.

— Дэйв, твою мать, — протягиваю я руки, словно готов его задушить, — не умничай.