Стол освещался ярко горевшими и распространявшими сладковатый запах воска свечами в массивных подсвечниках. Просто островок цивилизации посередине косматой Галлии. Еще бы – мне в куверт подали вместе с ложкой огромную серебряную двузубую вилку, которой можно было насмерть забодать целого барана. И на каждого едока поставили по серебряной тарелке размером с баклер*. Ну а нож, как исстари повелось, у каждого должен быть свой – пришлось доставать мой понтовый кортик.

Все было готово, но к еде не приступали. Оказалось, ждали только замкового капеллана, который по старости своей всегда опаздывал. Даже на этот раз, когда в замке такие высокопоставленные гости – я и Саншо.

Наконец и святой отец пришкандыбал, поддерживаемый под руки двумя подростками. Седой старик, которому из-за обширной лысины не было нужды выбривать себе тонзуру, но с гладко выбритым подбородком. В некрашеной холщевой рясе, подпоясанной веревкой. Показалось даже, что он босой, но пришаркивающий стук деревянных подошв информировал, что нет, обутый. На босохождение его святость не распространилась.

Сел падре к середине стола, где было много свободного места, и неожиданно громким, хорошо поставленным голосом прочел молитву, освящающую нашу трапезу.

Сам он ел очень мало и медленно, но вино пил.

Вслед за капелланом и остальные поспешили утолить первый голод.

– Это загородный охотничий домик дюка Анжуйского, – просветил меня хозяин, неловко пытаясь за мной ухаживать. – Я же тут только кастелян*. Так что считайте себя гостями самого господина дюка, который у нас еще и неаполитанский ре*. Вы под его защитой, хоть он и кузен Турского затворника.

Это фраза означала, что здесь нас будут защищать даже от целого войска французского короля. Только вот кем? Тем десятком инвалидов, которых мы видели в замковом дворе? Так что в ответ я только буркнул:

– Я тоже его племянник, что не мешало его людям напасть на меня прямо во дворе Плесси-ле-Тур.

Подали очень хорошее красное вино, почти черное, на вкус сорта каберне. Местное вино, как заверил хозяин, из замковых подвалов.

Общаясь как-то с археологами, я узнал, что самый древний сорт винограда в Европе – именно каберне-фран. Определили это по косточкам, прикипевшим к донышкам античных амфор. Но именно анжуйское каберне мне очень понравилось. В меру терпкое, в меру кислое, хорошо выдержанное. О чем не преминул сообщить хозяину – ему приятно, и я не кривлю душой.

– Мой принц, – польщенно улыбнулся барон щербатым ртом, – мне приятно слышать вашу похвалу, так как в давильный пресс и бочки я всю душу свою вложил за прошедшие тридцать лет. Видели бы вы, что тут творилось на виноградниках после Длинной войны… – махнул он рукой. – Мне пришлось новую лозу сюда возить из Бордо и Бургундии.

– Давайте за это и выпьем, – предложил я тост, – за гостеприимного хозяина этого славного местечка! И его прекрасную хозяйку!

Все подхватили здравицу, хотя вряд ли расслышали наш разговор.

– Я вам в дорогу дам бочонок этого вина, – пообещал польщенный кастелян, – раз оно вам так понравилось, ваше высочество. Ему шесть лет выдержки, и оно на пике зрелости. Ваше здоровье!

Ох, не напиться бы мне сегодня до неприличия: старое вино очень коварное. Это я еще по первой поездке в Болгарию помню.

– Здесь давно уже нет никакого привозного вина, – просвещал меня в местные реалии старый барон, хорошо так отпив из большого кубка. – С тех пор как тут закончилась всякая куртуазия с отъездом Рене Доброго в Прованс, где его в прошлом году и прибрал к себе Господь. Нынешний же дюк, Шарль Мэнский, сиднем сидит в Анжере за стенами крепости, и после смерти жены даже не помышляет о веселых праздниках с жонглерами* и музыкантами. Да и нет их тут – все укатили в Прованс вслед последнему царственному трубадуру Рене. Так что мы вряд ли сможем развлечь вас подобающе вашему сану, – поклонился мне барон, слегка привстав со стула.