Третий рейх продавал особые немецкие марки – Rueckwanderer или «вернувшиеся» марки в обмен на американские доллары. Чтобы открыть счет в Rueckwanderer-марках, житель Германии в Соединенных Штатах шел в немецкое консульство, присягал на верность Третьему рейху и заявлял о своем намерении вернуться на родину. Он переводил американские доллары в рейх и тем самым делал вклад в победу Германии.

Четыре банковские компании в Соединенных Штатах занимались прибыльным обменом Rueckwanderer-марок. Больше всего был известен «Чейз нэшнл банк», наименее – «Роберт С. Мейер и К^>о», возглавляемый Августом Т. Гозбеком[142] – жителем иностранного государства и членом нацистской партии.

Гувер сказал, что Гозбек отмывает деньги, посылая десятки тысяч долларов пяти– и десятидолларовыми купюрами, которые невозможно отследить, отцу Чарльзу Кофлину – пользующемуся дурной славой радиопроповеднику правого толка, который бранил Рузвельта и «сделку с евреями», организовал движение по вступлению в вооруженное ополчение под названием Христианский фронт и молился за победу фашизма над коммунизмом. Кофлин был одним из самых сильных политических врагов Рузвельта наряду с всемирно известным летчиком Чарльзом Линдбергом – потенциальным кандидатом от Республиканской партии на президентских выборах 1940 года. И еще: Гувер доложил, что Гозбек планирует отправить по почте 500 тысяч долларов мелкими купюрами в комитет республиканцев по организации президентской кампании.

Короче, по словам Гувера, офицеры германской разведки имели денежную и информационную сеть, которая затрагивала банковскую систему Америки. Нацистское золото текло в США к политическим врагам Рузвельта.

И у ФБР не было возможности прослушивать их телефонные разговоры.

«Я разговаривал с Дж. Эдгаром Гувером и спросил его, может ли он прослушивать шпионские разговоры, и он ответил «нет»; что приказ, отданный ему Бобом Джексоном и мешающий ему делать это, не был отменен», – написал Моргентау 20 мая 1940 года в своем подробном дневнике, который он вел ежедневно и который сохранился в президентской библиотеке Рузвельта. «Я сказал, что немедленно пойду на работу. Он сказал, что ему это очень нужно».

Моргентау немедленно позвонил Эдвину Уотсону – личному секретарю президента. «Я позвонил генералу Уотсону и сказал, что это должно быть сделано, а он сказал: «Я не думаю, что это законно».

«И что, если это незаконно?» – ответил Моргентау, имея в виду «не все ли равно, даже если это незаконно?».

Уотсон перезвонил через пять минут: «Он сообщил президенту, и президент сказал: «Пусть Боб Джексон пошлет за Дж. Эдгаром Гувером и прикажет ему сделать это, а за этим последует письменная служебная записка».

Президент написал секретную записку министру юстиции Джексону на следующей день. Смысл в ней сказанного: к черту Верховный суд.

Решение по «делу Нардоне» было, «несомненно, законным»[143], – начал Рузвельт. – При обычных обстоятельствах прослушивание телефонных разговоров правительственными агентами не должно проводиться по той простой причине, что это почти наверняка приведет к нарушению гражданских прав». Но сейчас ситуация исключительная. «Я убежден, – писал Рузвельт, – что Верховный суд никогда не имел намерения применять [свое решение] к серьезным вопросам, включая оборону страны».

«Конечно, хорошо известно, что определенные государства занимаются… подготовкой диверсий и реально их осуществляют, – отметил президент. – Слишком поздно что-то делать после того, как диверсия, убийства и деятельность пятой колонны состоятся».