Я встал из-за стола и направился в столовую. Знал, что она сидела там, а мне нужно было выплеснуть ярость на эту девицу. На эту сумасшедшую и безумную девчонку, из-за которой я вбил собственного консильери.

Она сидела за столом, сжимая свои маленькие кулачки, и болтала о чем-то с Симоной. Вокруг ходили слуги, глядели на меня перепуганными, словно я сейчас пристрелю их тоже. Бамбино повернула голову и наградила меня перепуганным взглядом. Улыбка на ее лице мигом исчезла, а она пыталась непринужденно поправить волосы.

Снова в своих джинсах дурацких! Я накупил ей множество платьев. Ненавижу это мужское подобие одежды, и она это знала.

Ты принадлежишь мне. Ты выполнишь мой приказ.

– Раком! Живо!

Виктория

– Сеньора, вам накрыть обед? – спросила светловолосая женщина, когда я спустилась в столовую.

Она была пуста, как моя душа, в особняке в принципе было тихо, бездушно. Мы вернулись с “медовой ночи” два дня назад, а я так и не привыкла к обстоятельствам. Банально не могла. Мне приносили завтрак в комнату, предлагали красивую и брендовую одежду, но я скучала. Скучала по ругани папы, по укоризненному взгляду мамы, по подколам брата. Только я нескоро его увижу. Или не увижу вовсе, если верить тому итальянскому американцу.

– Нет, спасибо.

– Вы не хотите есть?

– Я хочу, просто…

– Лусия, оставь нас наедине, – строго приказала Симона.

– Конечно, сеньора Симона.

Женщина опустила голову и послушно вышла из столовой. Невидимые служанки бродили как тихие приведения за нашими спинами. Я ни разу их не увидела за всю неделю в “новом доме”

– Сеньора…

– Можно просто Виктория. Или Вики. Меня так брат называл.

– Хорошо… Вики.

– Не хочу, чтобы между нами была разница, мне пока тяжело привыкнуть к обстановке.

– Если вы захотите с кем-то поговорить, я к вашим услугам, сеньора… то есть Вики.

– Да, конечно…

Но проблема в том, что я не хотела ни с кем разговаривать. Слова крутились в голове, но выходили наружу лишь с отчаянным криком в ночи, пока все спали. Никто не пытался меня успокоить, никто не заходил, не трогал. Молча приносили еду, молча уходили. Только Симона сейчас сидела рядом и безмолвно пыталась подарить поддержку.

Но зачем она мне, если все самое важное в моей жизни забрали?

Родителей, возможность общаться с братом, даже скейт…

А то, что я снова в джинсах… это так, мелочь по сравнению с убийством моей семьи.

– Я присоединюсь? – Симона села рядом со мной за стол, пока я смотрела прямо на свои сложенные руки на столе. – Стол сделан из натурального камня. Ручная работа. Его заказал покойный дон Гальятти, – она показала пальцем на портрет на стене, который находился по центру. Справа от него – портрет какого-то старикашки, а слева – свеженарисованный дон Марко Гальятти. Он даже с картины смотрел на меня снисходительно, как на объект.

– Он тоже был жестоким?

– Нет. Покойный дон был холоден, но справедлив. Он спас мою семью и приютил меня, когда папа погиб на задании.

– На задании?

– Он был одним из солдатов покойного дона Гальятти. После смерти папы я осталась одна, мама умерла, когда я была маленькой. Дон Гальятти предложил мне работу, и я здесь с шестнадцати лет.

– С шестнадцати? – мои глаза округлились. Она была моложе меня, когда переступила порог этого дома.

– Да. Я такого насмотрелась за пятнадцать лет, вы не представляете, сеньора. Я даже присягнула молодому дону Гальятти, когда его отца убили.

– Почему он такой жестокий? – я посмотрела на портрет Марко, и Симона поняла, о ком я говорила.

– Дон Марко? Я бы не назвала его жестоким.