– Ну и где они?

– Кто?

– Очки мои. На мне же были.

– На столике лежат. Что вы там смотреть собрались? Таблицу? Мы четвёртые.

– Я же говорил! Сколько уже проголосовало?

– Ещё семь стран осталось. Может, спать пойдём? Третий час.

– Куда?! Самое интересное начинается!

Ну да, неинтересное он уже проспал. Сашка, пользуясь моментом, идёт к нему в спальню приготовить постель: убрать покрывало, да и проветрить комнату заодно. В процессе решает, что пора и постельное бельё поменять. Всё равно надо дождаться финала, а если она сейчас сядет куда-нибудь, то опять уснёт.

– Я же говорил!

Появляется на пороге довольный, как веник.

– Третье место!

– Мне радоваться, что сбылись ваши предсказания, расстраиваться за державу или расстраиваться же за судьбу музыкальной культуры? – уточняет Сашка.

– Язва ты желудка! Всё, я баиньки. – С явным удовольствием садится на кровать, стягивает с себя толстовку, под которой ещё белая тонкая футболка.

– Давно пора. Спокойной ночи.

Сашка собирается выйти. Всё же хорошо: он довольный, счастливый, уже сонный. Сейчас ляжет и выключится до утра. Но единственный и неповторимый, легко отличимый, не в пример всем прозвучавшим сегодня на конкурсе, баритон догоняет её на пороге:

– Куда ты собралась? Ты же говорила, что диван невероятно удобный.

– Всеволод Алексеевич, вам никогда не хочется от меня отдохнуть?

Спрашивает полушутя. Но ответ получает самый серьёзный:

– Нет.

Ни тени улыбки на лице. Глаза смотрят пристально и напряжённо. Боится, что она уйдёт. Чего, спрашивается, боится? Ну ляжет она спать через стенку. Всё равно ведь слышит каждый его вздох и подрывается по первому неправильному звуку.

Сашка пожимает плечами и начинает расстилать простыню на диване. Он укладывается, снимает с пояса дозатор инсулина, кладёт рядом, гасит свет, оставляя ночник в форме Спасской башни. Сашке его ночник очень нравится, он настоящий советский, из детства. У неё был точно такой же. Он им вместе с домом достался, от прежних хозяев. Единственная вещь, которую они забыли. И которую рука не поднялась выбросить.

Как она и предполагала, Всеволод Алексеевич засыпает через несколько минут. Она по дыханию слышит. А Сашка ещё долго не спит, проигрывая в голове их диалог. И стесняясь признаться себе, что ждала его фразы. Хотела, чтобы он её остановил.

Июнь

– Александра Николаевна! Александра Николаевна! А я к вам! Что ж вы трубку-то не берёте?

Сашка едва удерживается, чтобы не шарахнуться от окна. И чёрт же дёрнул сегодня стёкла мыть. Трудно притвориться, что тебя нет дома, если ты стоишь на подоконнике с ведром и тряпкой. А очень бы хотелось.

– Я телефон потеряла, Сергей Дмитриевич. Пришлось номер сменить.

Делает вид, что поверил. Как будто сим-карта не восстанавливается за пять минут в любом салоне связи.

– Еле нашёл ваш адрес. Впустите меня?

Ну это уже ни в какие ворота! Адрес он нашёл, припёрся. Звали его сюда? Сашка никогда никого не приглашала в гости, её адреса не знал никто, кроме отдела кадров. Стоит у калитки, лыбится. Рубашка выглаженная, галстук. Как на свидание собрался. Терапевт из отделения, где Сашка работала. Придурок.

– У меня уборка, Сергей Дмитриевич. Сейчас я к вам выйду.

Не потащит она его в дом. Ещё не хватало. Всеволод Алексеевич только ушёл к себе отдыхать.

Сашка слезает с подоконника, ополаскивает руки и выходит во двор, тщательно прикрыв за собой дверь. Доходит до калитки, распахивает её:

– Проходите, Сергей Дмитриевич. Вот сюда, под навес.

Рядом с домом у них навес, под которым деревянный стол и плетёные стулья. Всеволод Алексеевич любит тут чаёвничать с газетой в тёплую погоду.