Пух потоптался на месте, похлопал руками – мороз крепчал. Нынешняя зима была слишком суровой для здешних мест. Все-таки не север, чтобы под тридцать градусов сразу – или сколько там нынче?! А на Новый год в Зоне часто бывало так, что даже дождь шел вместо снега.

Но нынешней зимой все стало намного хуже – Пух это чувствовал. Он пытался прогнать страх, но слишком уж долго не возвращался Сокол.

«И вообще, кто у него там, на кладбище? Какой-нибудь дальний родственник? Он рассказывал, что мать умерла почти сразу после рождения, а потом родня отдала Сокола в детдом. И все – больше из напарника ни слова нельзя было вытащить. Сразу замыкался в себе».

– Сокол!!! – позвал Пух.

Ответом стал скрип. Сталкер не сразу сообразил, что скрипит качающийся на ветру крест.

– Со-окол! – крикнул он громче.

Медведь даже не посмотрел на толстяка, когда тот заорал – уставился на кладбище, будто там стоял плазменный телевизор с каналом о жизни диких животных.

«Черт! Придется ведь сходить – проверить. Вдруг что?..»

«И чем ты ему поможешь? Вдруг его мутанты уже сожрали?»

«Какие мутанты, ты о чем?»

«А о том – вблизи даже аномалий нет, а это верный признак того, что рядом могут обитать живые существа. Или мертвые».

Последняя мысль Пуху не понравилась, поэтому он поспешил выкинуть ее из головы.

«Была не была, схожу», – и двинулся по следам Сокола. Как только зашел на территорию кладбища, свисающие ветки скрыли с головой. Сразу стало темно, как ночью.

– Сокол, ты здесь? – снова позвал Пух. Очень-очень тихо, будто боялся, что из могилы восстанет мертвец.

Тень качнулась справа – толстяк сразу вскинул автомат. Прицелился – блин, это просто ворона!

«И чего этим тварям надо? Тут ведь никто не бывает – село рядом заброшено, еды все равно нет…»

«Может, такие сталкеры, как Пух, и есть еда?!»

Опять паршивая мысль, на которую тело парня отреагировало выплеском адреналина в кровь и испариной. Захотелось обтереться сухим полотенцем, но его и в Зоне днем с огнем не найти. Не то что здесь, на кладбище.

И тут Пух увидел Сокола – тот стоял на коленях.

Спиной к нему.

– Сокол, ты чего?

Напарник не отвечал.

Тогда Пух подошел поближе и положил руку Соколу на плечо. Сталкер, стоящий на коленях, вздрогнул, обернулся. На щеках сверкали уже застывшие на морозе слезинки.

– Я же сказал оставаться у входа… – процедил Сокол.

Пух наконец увидел надгробие.

«Елизарова Виктория Андреевна». И дата смерти – 5 мая 1986 года.

«Боже, это же его мать, – понял Пух. – Она совсем немного прожила с момента аварии. Неделю всего!»

– Это твоя мама, да? – спросил толстяк, присаживаясь на корточки рядом с напарником.

Тот даже не вспылил, просто кивнул:

– Я нечасто сюда прихожу, хотя надо бы. Это же совсем рядом, но…

– Тебе больно вспоминать?

Сокол посмотрел на толстяка, будто впервые его увидел:

– Больно от того, что она так и не узнала правды.

– Правды об отце и сестре? – спросил Пух.

Сокол кивнул:

– Даже я до сих пор не узнал правды. Даже не приблизился к ней… Я пытался, правда пытался. Да ты и так знаешь, но каждый раз, когда автобус был рядом, он почему-то ускользал от меня. А мама… она почти сразу угасла, как только сообщили, что автобус исчез. Точнее, не так – говорили же «пропали без вести». А для условий Чернобыля это то же самое, что погибли. У нее случился инсульт, потом инфаркт – и, короче, так и не откачали…

– Ты мне об этом не рассказывал… – сказал Пух, коснувшись плеча Сокола. Тот отстранился:

– А зачем? Меньше знаешь – крепче спишь…

– Разве ты сейчас не хочешь узнать правду?

– Хочу… – ответил Сокол, поднимаясь. Он подошел к могилке и поправил искусственный цветок, которому бог знает сколько лет. Весь выцвел. – Ты знаешь, что тело матери привезли сюда, в Новошепеличи, втайне? Никто не знал. У отца был брат – крупный чиновник. Он все устроил, как она хотела. Перед смертью мама так и сказала: если умру – похороните меня там, где смогу их увидеть.