Рев мотора заглушал разговор – Сергей Андреевич мог и не опасаться, что кто-то их подслушает.

– Я хотел поговорить с тобой о моей дочери, – начал Елизаров. – О Кате.

Парень аж вздрогнул при упоминании имени. Сергею Андреевичу даже показалось, что Максим прямо сейчас расплачется.

«Неужели и правда так переживает? С чего бы это? Любовь-морковь? Или знает, что виноват?»

– О Кате?!

– Да, о ней. Ты знаешь, где я ее сегодня нашел?

– Нет, – ответил парень, так и не повернувшись.

– На крыше я ее нашел. Она чуть не сиганула вниз. И она бы прыгнула – если бы я ее не поймал…

Елизаров взял парня за локоть, но Максим силой вырвался из хватки.

– Послушайте, я ничего не знаю… – затараторил пацан, – я ей не говорил этого делать… я….

В уголках глаз Максима блеснули слезы.

«Ерунда какая – мал еще для таких чувств», – подумал Елизаров и продолжил:

– Катя сказала, что ты с ней того, порвал… Сказал, что вы больше не будете встречаться…

– Ну да… эвакуация же… я ей говорил, но она мне не поверила… Она сказал, что я вру. Что ничем не лучше папочки…

Тут парень замолк – мешки под глазами стали еще темнее. Отвернулся.

– Да, именно это она мне и сказала… А еще она сказала, что ты попал в беду, большую беду!

– Нет у меня никаких бед! Слышите? Нет! – выкрикнул Максим нарочито громко, так, что мужичок с рюкзаком открыл глаза и посмотрел на них.

– Тише ты… – шикнул чиновник на пацана.

– А то что?

– А то высажу тебя из автобуса.

– Не посмеете.

– Еще как посмею. И не посмотрю, что ты – малолетка.

– Вас засудят.

– Если будет кому свидетельствовать в суде.

– Вы… – начал парень и вдруг замолк.

Елизаров выдохнул.

– Прости. Извини меня. Я что-то слишком завелся. Перегнул палку, бывает. Конечно же, я тебя никуда не высажу. Ты прав. Извини меня!

Парень молчал.

– Давай начнем заново – я хотел спросить тебя, что такого случилось, из-за чего моя дочь была готова убить себя? Что это такое вообще может быть?

Лицо парня исказила гримаса ужаса. По щекам текли слезы.

– Я этого не делал… я… когда я пришел… уже все! – Слова Максима тонули в слезах.

– Чего не делал?

– Так вы… вы не знаете?

– Чего я не знаю?

Максим отвел взгляд.

– Пусть все мертвое останется в мертвом, – произнес он, глядя на город, исчезающий позади. За окном мелькнул знак с перечеркнутой надписью «Припять».

Лицо подростка стало похоже на стальную маску – ноль эмоций. Дальше разговаривать он был не намерен.

Сергей Андреевич еще какое-то время смотрел на парня, а потом выдохнул – и двинулся обратно к дочке. Суставы стонали – как мачты корабля перед бурей.

«Перед бурей – хорошее сравнение», – подумал чиновник.

Что-то страшное надвигалось, Елизаров это чувствовал, но остановить был не в силах. Только плыть по течению. Прямо в эпицентр шторма.

Чернобыльская зона отчуждения,

окрестности села Новошепеличи, наши дни

Пух вздохнул.

Сокол снова его бросил. На этот раз – возле кладбища. До этого они прошли через бывшее село Новошепеличи, на существование которого указывали черные, перекошенные избы, наполовину заметенные снегом. Казалось, из каждой такой на сталкеров смотрел мертвец – жуткое зрелище.

Но кладбище за селом – еще страшнее. Оно располагалось в глубине леса, небо сверху скрывали кроны деревьев. Так плотно, что образовывали собственное «небо» над могилами. И поэтому сугробов под ветками не так много – в принципе, можно пройти. Что Сокол и сделал.

Сказал, что «надо кое с кем повидаться». И только Пух успел рот открыть – Сокол уже скрылся среди могилок и ветвей. Как в воду канул.

Пух посмотрел на Боливара, который нынче привязан к кладбищенской ограде. Но медведь на этот раз никак на сталкера не реагировал, даже уши прижал.