Я была немножко влюблена в каждого из них.

Не будет преувеличением сказать, что в самое сумрачное время своей жизни я, у которой никогда не было друзей, кроме Фрэн, внезапно завела сразу шестерых.

Не помню, в какой из дней ко мне присоединилась Мариза.

Нежная, веселая, любимая девочка в одночасье потеряла сразу обоих родителей, и ходила потерянная, заброшенная, ни на секунду не расставаясь со своим блокнотом для рисования. Мне стыдно и больно сейчас признавать, что я, которая должна была быть стойкой, совершенно не была для своей дочери опорой. Закрывшись от нее, как закрылась от всего мира, я не могла, не хотела, не нашла для нее нужных слов, поддержки. Я забыла не только себя. Я забыла и ее. «Друзья» – единственное, что помогло нам не потерять друг друга окончательно. Лежа на диване, не разговаривая ни о чем, что выходило бы за рамки того, что происходит на экране, мы тем не менее были рядом, обнимая друг друга, находя силы в тепле друг друга.

Рэн, поначалу пытавшийся вытащить меня из скорлупы, разговорить, рассмешить, в конце концов перестал мучить себя и меня. Прошло много лет с тех пор, и у обоих давно свои жизни, но я до сих пор благодарна ему за то, что он понял меня той зимой. Никогда не забуду, как в один из дней брат, смирившись с тем, что ему не перебороть апатию, накрывшую маленький коттедж, просто подошел к дивану с огромной миской попкорна и сказал:

– А ну-ка, девочки, подвиньтесь. Дайте и мне посмотреть, что это за «Друзья» такие.

И так нас стало трое, и мы просто были.

И так прошел один год, один месяц и семнадцать дней.

Ответственность существует независимо от наших желаний.[18]

В день, когда Локи должно было исполниться тридцать шесть, мы с Маризой стояли на кладбище и смотрели на его надгробие. Белые розы на сером камне казались продолжением пейзажа.

Я стояла в распахнутом пальто, не чувствуя мороза. Чувствительные ладони, покраснев от холода, зудели и чесались. Не знаю, чего я ждала. Наверное, мне хотелось какого-то Апокалипсиса, чтобы разверзлись небеса, и крылатый всадник вручил бы письмо. «Хотя ты бы и его, наверное, сожгла» – иногда я жалела, что мой внутренний голос не отвалился вместе с колдовскими способностями.

«Видишь, что ты наделал? Я не справляюсь, я не в порядке, и не надейся!» – мне хотелось плакать, но я могла только ругаться. Подул легкий ветер, как будто смешок Лукаса в ответ на мое ворчание. «Не злись, кучерявая».

Внезапно Мариза, все это время стоявшая чуть поодаль, погруженная, как это уже стало привычным в свои мысли, бросилась ко мне и обняла, стискивая талию так, как могут только дети, причиняя боль, не рассчитывая силу рук. Ни разу за весь этот потерянный год не вела она себя плохо, не стучала ногами, не закатывала истерик, не требовала от меня того, что принадлежало ей по праву: чтобы я была нормальной матерью.

Как будто обухом ударило по голове, и зрение прояснилось.

Стеклянный колпак, так прекрасно прятавший меня, наконец-то треснул и рассыпался.

Ветер ласковыми пальцами погладил меня по щеке и унесся вдаль.

«Ты справишься»

Я прижала к себе ту, которую любила больше всего, и кому была нужна прямо сейчас, и наконец-то вернулась.

– Я знаю, что нам надо делать.

Река в тот год не замерзла. Мы приехали вверх по течению, туда, где Саккараппа[19] падает в Преумскот[20]. Венок и свечи для Адвента – вся эта традиционная мишура, которую я упорно игнорировала второе Рождество подряд, вдруг пригодилась. Мы зажгли свечи, действуя сообща. Придерживая венок, аккуратно опустили его на поверхность реки. Он слегка осел под воду, но не утонул. Повертевшись вокруг своей оси, прибился к берегу, Мариза легонько подтолкнула его: «Плыви».