— Я много помогала сестрам в храме, и они наверняка не откажут в помощи мне.
— Не откажут, — поддакнула Рокильда.
— Не-е-е-ет, — покачала головой Гриди.
Но Ева все уже для себя решила: раз в Магистрат ей хода нет, пойдет в храм.
Брокк тоже был против того, чтобы Эва пошла в храм за простынями – даже звучит смешно! – но дочь проявила твердость и заявила, что хочет помочь своей семье, а не отсиживаться просто так.
«Всем-то ты помогаешь, кроме себя», — подумал Брокк и повел-таки девушку в храм, решив, что насиделись они уже взаперти, а бояться – это удел трусов. Главное, не сцепиться с кем-то из соседей, если встретятся им и о Ливви брякнут, и следить, чтоб никто к Эве близко не подходил. Гриди тоже просилась с ними, но Брокк велел ей лучше обедом заняться да супа погуще наварить: похолодало.
Когда Ева с Брокком зашли за стены храма Миры Милостивой, мощеный двор перед входом собственно в храм уже был заполнен нищими и больными, стремящимися попасть в храмовые дома призрения. Были и те, кто надеялся поесть: к вечеру жрицы выносят хлеб, если тот остается, или лепешки, а в холодные дни и похлебкой накормить могут. Некоторые собравшиеся выглядели сносно, но были и худые, изможденные люди – старики, дети… Многие давно или никогда не мылись, так что во дворе воняло. Зато никто себе не позволял справить нужду где-то у стен или даже сплюнуть на двор: храм же, богиня накажет за такое.
На Еву увиденное произвело гнетущее впечатление, и она чуть не споткнулась, идя к массивной двери с закрытым окошечком, ведущей в первое строение храма из серого камня. Брокк подал дочери руку, чтобы шла увереннее, и сам постучал в дверь с окошечком. Окошечко открылось, и в нем появилось очаровательное личико молоденькой девушки.
— Эва! — обрадовалась девушка и тут же дверь отперла – с усилиями, правда, ибо та тяжеленная.
Брокк отступил на несколько шагов и опустил взгляд, зная, что негоже мужчине глядеть на невинную жрицу и смущать ее.
Жрица же, не скрывая радости, спросила:
— Как ты, сестрица Эва? Я так за тебя переживала! Мы все переживали!
«Знать бы еще, кто ты», — подумала Ева и ответила:
— Я в поря…
Договорить она не успела: один из нищих внезапно соскочил с места и кинулся к ним. Брокк опомнился, только когда нищий схватил жрицу в охапку и впился в ее рот губами.
Вокруг закричали возмущенно и кинулись помогать девушке, но были и те, кто позлорадствовал – так ей и надо, этой жрице. Будет знать, как задирать нос! Ничем она их не лучше, такая же грязная!
Ева среагировала быстрее отца: схватила мерзавца за волосы и с такой силой рванула, что смогла оторвать его от ошарашенной жрицы. Тут и Брокк подскочил, схватил его за плечи да отшвырнул подальше. Обнаглевший нищий отлетел далеко – силищи Лэндвику не занимать – упал и головой о каменный двор треснулся.
И остался так лежать.
Нищие вокруг замерли, словно их кто-то разом обездвижил, хотя еще секунду назад сами были готовы разорвать гада на кусочки за осквернение жрицы. Но сделали бы они это там, за пределами храма, отделали бы его так, что мало не показалось, а потом бы страже сдали.
Потому что в храме Миры, богини-матери, спасающей и исцеляющей, дарующей любовь, нельзя бить людей и тем более убивать. Нарушить заветы богини прямо у нее «дома» – это святотатство.
Опороченная жрица взвыла, а потом убежала куда-то, оставив дверь открытой.
Брокк сглотнул, поняв, что слегка перестарался.
А Ева, глядя на все это и на всех этих, подумала отстраненно, что не дадут им никаких простыней.