— Да знаю я...

— И?

— Виттория! — Указываю ей на пока ещё единственную внучку.

— А что Тори? Думаешь, ей сейчас нравится видеть тебя в таком разбитом состоянии, когда ты только и думаешь, что о ваших нажитых долгах?

Тут она права...

— Ягодка опять «Р» перестала произносить! И всё из-за тебя и твоих нервов, Альба!

Поставила чайник, достала бискотто [печенье] с яблоками и корицей, которое постряпала ещё вчера. Лекси сразу накинулся, будто не ел сутки, треснула ему по рукам.

— Ну, что задумалась? – Снова давит наш терминатор.

— Не знаю... как она его примет... — Задумчиво спрашиваю скорее у самой себя.

— Cosi sta bene! [Так-то лучше!]

Встрепенулась.

— Мама, я же не согласилась! Почему ко мне вообще? Гостиниц мало? Или у Ирины не гостится? Что он вообще здесь забыл..

Лекси вкрадчиво уточнил:

— Альба, а ты откуда про Ирину знаешь?

Ой. Как удачно я сейчас повернулась к плите — выключать закипевший чайник... Нервно хихикнула, собираясь с мыслями.

Только придумала вразумительный ответ, как раздался дверной звонок. Кого там ещё нелёгкая принесла..

Ни слова не говоря, рванула, но тут же замерла на месте, ненароком взглянув в окно, – у дома припаркован тот самый лазурно-синий мустанг, с полчаса назад напугавший меня у парка.

И видит Бог, я не на столько stupida, чтобы верить в такие совпадения! Вздохнула... Машина красивая, ничего не скажу, Эдику бы точно понравилась, но вот владелец её... тот ещё жук колхозный.

Мои размышления вновь прервала трель повторившегося звонка. Поправила пояс платья, пошла открывать, спиной чувствуя взгляд этих конспираторов.

Bene! [Ладно!] Поговорим, и я докажу, что ему тут не место!

Наконец прошла в коридор, только открыла замок и коснулась ручки, распахивая дверь, как на меня полилось пение этого сумасброда! Не-е-ет, поет он красиво. Да и сам достаточно симпатичный экземпляр мужской особи, но век бы его ещё не видела и не слышала!

Голос у него сильный, с лёгкой хрипотцой, чтоб коленки дрожали... к счастью, не у меня. Но произношение!

Он продолжает, совершенно не реагируя на мою реакцию:

"Лашате ми кантаре-е-е. [Прошу, дайте спеть мне]

перке не со-о-оно-о фьеро-о-о [Потому что я горжусь тем,]

соно ун италья-а-ано, ун итальяно веро-о-о

[Что я итальянец. Настоящий итальянец]"

Тото Кутуньо сейчас явно заикал и пару раз перевернулся, греясь под средиземноморским солнышком.

Упер в меня свой взгляд оливкового цвета, улыбается... Успел, кстати, переодеться – от его брендовой рубашки с двойным воротничком не осталось и следа, и теперь его рельеф облипила серая хлопковая рубашка с каким-то странным принтом и джинсы, подчёркивающие накаченные бёдра. Да, кто-кто, а за столько лет он сильно возмужал. Или это армия так щупленьких парней меняет? Даже не узнала бы, если б не это самодовольное выражение лица и небольшой шрам рассеченной брови... который я ему на память и оставила много лет тому назад.

Перестал петь, а я так и стою, рассматривая его, словно экспонат в палеонтологической музее. Dio..

— Buffone! [Шут гороховый]. – Кидаю ему, разворачиваясь и возвращаясь на кухню. Позади раздается.

— Сири, переведи «Буффон».

Хмыкнула, рядом со мной пролетела мама, метнув в меня презрительный взгляд.

— Ро-о-омочка, — Воркует она, отчего я ошарашенно упираюсь взглядом в Лекси, который её порыву тоже, кажется, удивлен, и стремительно разворачиваюсь на 360 к ним. Мама продолжает. – Ты не читай перевод, это она с дуру ляпнула.

Лезет к нему обниматься, тот её слегка приобнимает и переводит взгляд на меня, хмыкнув.

— Да, тетя Марин, я понимаю.