Оглядываюсь: Зимин поднимается следом, продолжая сохранять молчание. Что он скрывает? О чем разговаривал со Славой? Почему тот выглядел виноватым при встрече с Димой? Любопытство принимается постукивать молоточком по нервным окончаниям, и я не могу это терпеть.

– Слава сказал, что раньше с двойками не ездил. Зачем ты попросил его меня прокатить? – Пытаюсь зайти с другой стороны.

– Хотел кое-что проверить.

– Что именно?

И снова ответа нет. Неспешно поднимаюсь дальше, оставив попытки выяснить правду. Меня это не касается, но обида жалит неожиданно сильно. Волшебная пыльца, в блестках которой отражаются осколки сегодняшнего вечера, вдруг темнеет.

– А я и правда поверила, что мы попытаемся узнать друг друга, подружиться. Но ты все еще видишь во мне лишь несмышленую младшую сестру своего друга.

– Ксю, я не…

– Да забей! Друзей у тебя и так хватает.

Преодолеваем еще пару ступенек, как вдруг…

– Я не думал, что он вообще вернется, – произносит Зимин.

Холодок пробегает между лопаток. Дима равняется со мной, и на его лице скорбь.

– Почему? – с опаской уточняю я.

– Ты же с ним ездила. Не догадываешься?

– Да как-то не очень. Объясни.

– Когда я в первый раз увидел, как он гоняет, просто офигел. То, что он вытворял, казалось просто немыслимым. Такая скорость, бесстрашие. А потом я кое-что заметил. Кое-что не очень здоровое. Другие пацаны получают от езды удовольствие, кайфуют, выпендриваются перед девчонками, но он…

Мне хватает лишь еще одного мимолетного взгляда на Диму, чтобы понять, к чему он клонит. Воспоминания проявляются так ярко, что колет глаза: ясный взгляд и широкая улыбка Миши Леванова, а в ушах гремит измученный голос брата, твердящий ненавистное мною «Я в порядке».

– Ты серьезно? – задыхаюсь в ужасе. – Но… почему?

– Думаешь, это важно? Считаешь, существуют уважительные причины для самоубийства? – хлестко говорит Дима.

– Конечно нет, но… Боги, Зимин! И ты посадил меня с ним на один байк?! А вдруг…

– Что? – едко перебивает он. – Не ты ли говорила, что устала от всех этих «вдруг» и «если»? Все закончилось хорошо. Разве нет? Он трижды в аварии попадал – и все еще тут. Наверное, удача все-таки на его стороне.

– Удача?!

– А что еще? Это же русская рулетка. Повезет – будешь жить. Нет – умрешь. Все решает случайность. Глупый пацан, – с тихой злобой добавляет Дима. – И ты туда же с приключениями своими…

Хватаю ртом воздух. Возмущение шипит на коже лица, но этот взгляд – затравленный, уставший. Диме страшно, и это неудивительно. Нам всем страшно. Лишь раз коснувшись этой скверны, уже не отмоешься. Она станет мерещиться везде, напоминать о себе, преследовать. Заставит внимательнее вслушиваться в слова, анализировать поступки, пристальнее следить за близкими, чтобы успеть, чтобы поймать. Чтобы никогда впредь не услышать: «Его больше нет».

– Значит, ты ему помог? – спрашиваю я, голос едва слушается, такой жалкий.

– Я что, по-твоему, волшебный? – угрюмо хмыкает Дима. – Ни хрена я не сделал. Слава мне так и не рассказал, что именно его на это толкнуло, но и не отрицал ничего, стоило в лоб спросить. Только выпалил: «А что такого? Мне решать!» Тогда я поделился с ним нашей дерьмовой историей, во всех красках. Сначала даже показалось, что его это немного встряхнуло, но через пару дней он просто исчез.

В глазах ненадолго темнеет, в горле першит. После случившегося я много раз задавала себе вопрос: как вообще можно решиться на это? Как сильно нужно ненавидеть все вокруг вместе с самим собой, чтобы взять и… оборвать свою жизнь. Но, оказывается, не у всех хватает сил довести дело до конца. Кое-кто выбирает иной путь, долгий и не менее страшный. Сесть за руль, например, отпустить контроль и ждать случая, что прервет твои… страдания? Так они думают, да? Жизнь – страдания, смерть – освобождение? Дима сказал, что для самоубийства нет уважительных причин, и я с ним абсолютно согласна. Всегда есть иной выход. Почему они его не ищут? Не просят помощи, а иногда даже отвергают ее?