Потом пытаюсь отступить, но он не позволяет разорвать объятья, так что я вдыхаю поглубже и разрешаю теплу его тела и рук окутать меня.

– Но ведь это истинная правда. Триста сорок восемь дней, иногда триста сорок девять.

Я вздрагиваю, может быть, от его слов, а может, от чего-то ещё. В любом случае, цифры напоминают о нескончаемо убегающем времени.

– Ты один приехал? – внезапно для самой себя спрашиваю.

– А с чего мне вдруг приезжать не одному? – удивляется он.

– Не знаю, – пожимаю плечами, когда он слегка отстраняется, чтобы посмотреть своим потемневшим взглядом. – Саша сказал, что ты можешь приехать не один.

– Интересные предположения, – смеётся он. – Привести новых людей, создать очередь в ванную поутру. А ты будешь единственной, кто будет спать в одиночестве? Разве это справедливо?

– Тоже мне шуточки, – толкаю я его в грудь. – Ничего не меняется.

– Иногда постоянство – это всё, что у нас есть.

– Или всё, что нам остаётся.

4. 04

За коротким обедом обсуждаем планы на вечер. Поскольку дорога до дома у каждого была непростой, не сговариваясь, решаем перво-наперво отдохнуть. Поэтому я поднимаюсь к себе в комнату, чтобы закончить распаковку вещей и немного поностальгировать. Деревянные половицы отзываются скрипом на мои шаги. За год здесь редко кто бывает. Лера с Олегом натопили дом, приехав заранее. На первом этаже шпарят подогреваемые полы, которые несколько лет назад проложили родители подруги. А вот здесь, на втором, ещё довольно свежо.

Год… ещё год… целый год жизни прошёл.

Я даже качаю головой, не в силах поверить. А ведь пролетел будто миг, нет, просто прошмыгнул мимо.

Но вот снова май, и я здесь, с дорогими мне людьми.

Теперь, после смерти бабули, они единственное, что у меня осталось родного.

Я подхожу к окну и распахиваю его настежь. Волны бесятся у берега, а чайки орут, как ненормальные. Кажется, я отвыкла от этого пейзажа и шума. В Питере тоже «море», на которое не так-то часто удаётся выбраться. Да и залив давно обмельчал мельче некуда, как дамбу замкнули. Маркизова лужа он и есть, что ни говори. Народ всегда прилепит правильное название вопреки географическому.

– Не простудишься? – слышу позади себя Леру. – Ветер-то холодный ещё.

– Он всегда холодный в мае, – говорю, пожимая плечами.

– Тогда накинула бы чего-то. Мне вовсе не хочется пичкать тебя парацетамолом и сиропами от кашля до конца недели. Я сама прифигела от тепла. Думаешь, нам в столице его хватает? Как бы не так!

– Спасибо, доктор Лукьянова, – хихикаю я, но всё же прикрываю окно.

С Леркой иногда лучше не спорить.

Она плюхается на старую двуспальную кровать и призывно хлопает по покрывалу. Её тёмные волосы закручены в небрежную гульку, а карие глаза смеются надо мной.

Подхожу и ложусь рядом. Лера тут же берёт меня за руку, переплетая пальцы, как в старые добрые времена. Этот жест будто говорит «ну, рассказывай». Только рассказывать особо нечего. Да нам и молчать комфортно. Мы лучшие подруги на века, и ничего этого уже не изменит.

– Может, ты в Москву переберёшься? Ты вроде и рядом, а вроде и далеко, - начинает она. – Знаешь, Соник, мне тебя не хватает. Чтобы увидеться, надо трястись на Сапсане, а иногда просто хочется позвонить и в кафе пересечься. Я ж скучаю. И не знаю, что у тебя происходит.

– Что-то всегда происходит, – философски замечаю я.

– Опять загадками говоришь, – хмурится Лерка. – Что ты от меня скрываешь?

– Ничего, наверное, – ровно говорю я и поворачиваюсь на бок, чтобы посмотреть в её огромные серьёзные глаза.

Этот взгляд заставляет меня слегка занервничать.