«Дети, – задумчиво качал он головой, решительно и властно засовывая мне в сумку очередную увесистую пачку иностранных бумажек, – они для меня не имеют имен, не имеют нации, не имеют пола, они имеют только возрастные признаки. Это великолепно! Это и есть идеал гуманности жизни, ее нетленность. За это не жалко платить, потому что уникально, потому что очень здорово! Нам воздастся, и тебе и мне!»

У него всегда дома были деньги. Может быть, пришли за ними? Этого я не сказал тому сыщику. Вроде бы недурной человек. У него глаза есть…

Я приехал к себе, в маленькую квартирку на окраине, в Сабурово. Впрочем, когда-то это была окраина. Теперь аж почти до Домодедово по Каширскому шоссе разлегся шумный город.

Рядом Царицыно, где у того же Муромцева когда-то была дача и где жили Иван Бунин с Верой. Екатерина Великая задолго до того выбрала дальние, подмосковные пруды для своей загородной резиденции. Но не состоялось! Строили тут и Баженов, и Казаков… Да так ничего и не вышло… Сейчас доделали, додумали за них… Хорошо ли додумали?

«Каждому овощу свой фрукт!» – любил пошутить Игорь.

Нашему овощу вот этот фрукт! Я живу на одиннадцатом этаже в двухкомнатной малогаборитке. Эдакий «гарсоньер» по-советски. Гарсон, мальчик – это я. А это – мое обиталище.

Я начинаю припоминать кое-что из последних разговоров с Игорем. Это предложение о покупке сценария ему впервые поступило за две недели до его похорон. Именно! В тот день мы приехали с ним из Донского, где были на могиле его родителей. Игорь говорил, что трава никак не приживается, растет пучками как волосы на голове у лишайного. Он умел говорить очень образно, очень ярко…

Я усмехнулся и спрятал улыбку, потому что всё-таки говорили о могиле. Он хитро стрельнул в меня взглядом и покачал головой. Я покраснел и хотел что-то ему ответить, в свое оправдание – «мол, сам виноват, нечего начинать…». Мы никогда с ним не ссорились, просто иногда перекладывали вину за что-то друг на друга. Я уже открыл рот и в этот момент зазвонил телефон.

Точно! Это был тот человек. Игорь говорил с ним долго. Они обсуждали его роман. Игорь всегда был спокоен, когда речь заходила о его литературных вещах. Ему, казалось, было всё равно, что там изменят или что допишут, или оскопят. Но это только так казалось! Просто он избегал конфликтов. Он считал их неконструктивным явлением.

Я никогда этого не понимал! Конфликт ведь рождает истину. Он инструмент естественного отбора!

Игорь мне отвечал: инструмент, но слепой. Как орудие – выбирает большую цель и выжигает всё вокруг. А если там, около цели, невинные жизни? Слепой инструмент преступен, считал Игорь.

Я терял аргументы. Он был очень терпелив, уважителен к чужому голосу. И на этот раз он слушал телефон, а потом тихо, как-то очень изящно, возражал.

Как же он называл собеседника? Имя… имя какое-то непривычное слуху. Мартин?.. Нет. Генрих? Нет, не Генрих. Но все же что-то нерусское, что-то приносное… Германн! Точно, Германн. Да! Да! Он еще сказал: «Как у Пушкина в «Пиковой даме». Не имя, а фамилия. С двумя «н». Иностранец, мол… что с него возьмешь!»

Они договорились о встрече на Мясницкой, около чайного дома[4] Гиппиуса. Там теперь только-только закончился ремонт… серое еще всё… Это Германн сам назначил место. Не то он там когда-то рядом жил, не то работал в чайном… Точно, работал! Он подрабатывал там грузчиком в студенческую пору. Игорь еще пошутил по этому поводу, что это безопаснее, чем быть грузчиком в винном магазине. Будущее у такого грузчика другое. Да! Они именно так и шутили.