По лицу Ольги потекли слезы.

– Клянусь Аллахом, я буду ждать тебя всю жизнь, Ольга, – глядя в ее глаза своими аспидно-черными глазами, сказал Хабибулла и, положив на бортик бассейна свою визитную карточку, вышел, зажав шею ладонью.

Мягко закрылась за ним входная дверь, и Ольга испуганно вздрогнула.

Десятым чувством она поняла, что с уходом из ее номера после бурно проведенной ночи возникшего из небытия полевого командира афганских душманов только что закрылась последняя страница книги десяти лет ее жизни.

«В этой книге было все, – подумала Ольга. – Была и сумасшедшая любовь, и лихо закрученный сюжет с приключениями и погонями, и совсем – даже для нее самой – неожиданная концовка… Какими будут следующие десять лет?» – спросила она себя и не нашла на этот вопрос ответа.

В то же утро, не попрощавшись с отцом и дочерью, кружным путем через Стокгольм и Осло Ольга улетела в Москву.

«Не состоялся у нас разговор, папаша! Хороша страна Танзания, а Россия лучше всех. Вкладывай в Танзанию свои бабки, а мои пусть при мне остаются, – с удовлетворением подумала она в небе над ждущей снега Россией. – Не только ты, папаша, но вообще никто и никогда не узнает, что этой ночью телезвезда и бизнесмен Ольга Коробова своим телом выкупила у афганского душмана и торговца наркотиками Хабибуллы жизнь родного отца. Пожалуй, это была самая удачная сделка в моей жизни», – вымученно улыбнулась Ольга и вздохнула.

– Бог тебе судья, давший мне жизнь!.. А я, дорогой родитель, отныне тебе ничем больше не обязана! Ничем! – к удивлению соседа по креслу, англичанина, вслух произнесла она и залпом выпила полбокала неразбавленного кампари.

Тяжелые волны отливали в ранних сумерках ртутным серебром и пытались раскачать низкую длинную посудину с широкими потеками застарелой ржавчины на обшивке. Чайка, чумазая от мазута, легко опустилась на обледенелый носовой кнехт танкера, выходившего на рейд нефтяного терминала.

– С доброй весточкой к нам… тьфу-тьфу, чтоб мне! – сказал капитан, переводя бинокль с птицы на пограничников, черневших кучкой на пирсе, который метров на пять заливало штормовым накатом. – Ждут, сучьи дети, своего улова!

Непонятно, к кому относились слова капитана – к пограничникам или к стае чаек, рваной сетью висевшей над пирсом. Штурман в ответ только усмехнулся в рыжие усы.

– Пойду разбужу «пассажиров», – решил капитан и на полусогнутых ногах ревматика пополз вниз с мостика.

На самом дне трюмной преисподней, в узкой щели между переборками, луч фонарика выхватил лючок с небольшим штурвалом. Условный стук замка – и светлый луч с плавающими в нем пылинками уткнулся в две бесформенные тени.

– Все живы? Третьего не видать.

– Пятый день в лежку. Рвет одним желудочным соком.

– Ничего, на берегу морским ветерком обдует. Случается с непривычки… А я к вам с радостью: прибыли! Расчетик приготовили бы, туристики.

Вперед выдвинулась, заслоняя собой все узкое пространство, высокая широкоплечая фигура. Коротко остриженная борода искрилась проседью под светом фонарика. Седобородый протянул пакет.

– Тут штука баксов, кэп, как договаривались, – сказал сиплым шепотом: в стылой сырости трюма у него подсел голос.

Капитан без счета сунул деньги в карман кителя и кашлянул в кулак:

– Скоро стемнеет. Тогда я вас выведу. Покисните еще чуток, вояки.

– А погранцы сюда не сунутся? – раздался из-за спины широкоплечего нагловатый голосок. – Гляди, кэп, на границе тучи ходят хмуро.

– Не ваши проблемы, – буркнул капитан и со скрежетом задраил люк.

– Ешь твою вошь! – услышал он прежний наглый голос с вызывающими нотками. – В родную страну возвращаемся, как волки, с оглядкой.