Высокая, тяжеловесная, неуклюжая фигура Дельвига мешала разглядеть в нём тонкое поэтическое дарование как в Лицее, так и впоследствии, когда его стихи уже хорошо были известны по публикациям в журналах и альманахах.

В Лицее запрещалось носить очки, и мир для Дельвига казался дивным и прекрасным, особенно женщины, которые казались ему красавицами.

«Как я разочаровался после выпуска, когда надел очки», – говорил он позже друзьям, то ли с улыбкой, то ли с сожалением.

Дельвиг и вправду не умел смеяться, только улыбался. У него была очень добрая улыбка, казалось, что в ней открывался весь его характер: мягкий, снисходительный, добродушный.

Пушкин писал о нём: «Дельвиг никогда не вмешивался в игры, требовавшие проворства и силы. Он предпочитал прогулки по аллеям Царского Села и разговоры с товарищами, коих умственные склонности сходствовали с его собственными».

В Лицее его дразнили – «ленивец сонный», «сын лени вдохновенный», «султан». Лицеистам отчего-то султан представлялся именно ленивым. Хотя, если разобраться, то ленивым Дельвига назвать было трудно, но стереотип восприятия не могли разрушить никакие резоны – в Лицее и после него и лицеисты, и педагоги продолжали считать его ленивцем и лежебокой.

Биограф Дельвига, лицеист В. Гаевский, собиравший сведения непосредственно от знавших его, писал: «А. А. Дельвиг был восприимчив к впечатлениям, но ленив на передачу их, и только огненная натура Пушкина могла вызвать его к деятельности».

В Лицее наряду с обычными, практиковали и интеллектуальные игры, одной из любимых лицеистами игр была «игра в рассказы».

В этой игре Дельвиг перегонял даже Пушкина, который уступал ему в способности к импровизации.

Дельвиг печатался не только в лицейских журналах. На взятие Парижа русскими войсками он откликнулся в «Вестнике Европы» своим стихотворением. Илличевский так отзывался о стихотворном даре товарища по перу: «Познакомившись рано с музами, музам пожертвовал он большую часть своих досугов. Быстрые его способности (если не гений), советы сведущего друга отверзали ему дорогу, которой держались в своё время Анакреоны, Горации…» Дельвиг целиком был поглощён литературными упражнениями, для остальных занятий у него просто не оставалось места. Поэтому неудивительно, что «Прощальную песнь воспитанников Лицея» написал именно Дельвиг.

После Лицея он определяется в департамент горных и соляных дел, где пробыл недолго, сменив его на министерство финансов. Нельзя сказать, что его привлекала служба в финансовом ведомстве, просто ему необходимо было как-то решать свои проблемы материального характера. Жизнь рантье его устроила бы как нельзя лучше, но такой возможности для него просто не существовало. В 1821 году он приискал для себя более подходящее занятие, поступив на службу в Публичную библиотеку. Там уже работали многие выдающиеся литераторы, да и сама должность помощника библиотекаря не была столь обременительной, как должность чиновника в министерстве финансов.

В Петербурге у Дельвига появляется не только литературное окружение. Среди его знакомых много будущих декабристов, и этот факт не прошёл мимо внимательного ока графа Бенкендорфа.

«Дельвиг пьёт и спит, и кроме очень глупых и опасных для него разговоров ничего не делает…», – жаловался Энгельгардт Матюшкину.

Двадцатые годы – это время расцвета литературных салонов, давших мощный импульс развитию так называемой «альбомной культуры». Эти альбомы хозяек литературных гостиных сохранили для нас не только массу рисунков, посвящений и экспромтов выдающихся и не очень современников Дельвига, по ним мы можем судить о вкусах, настроениях и характерах людей той эпохи, давшей России столько талантов.