– Ах, Шимон, Шимон, – вздохнул ребе, словно в ответ на вздохи хасида.

Он помолчал несколько долгих минут.

– В прошлый раз ты и твой друг наверняка были очень удивлены моим советом. Как правило, я не приоткрываю завесу, но сегодня нарушу свое правило и расскажу тебе кое-что. Тогда ты поймешь, почему советы праведника иногда кажутся странными, а то и вовсе лишенными здравого смысла.

Реувен невольно подобрался. О такой чести он не смел и мечтать! Видимо, дела у Шимона совсем плохи, коль ребе Авраам решил приоткрыть полог, закрывающий высшую тайну.

– Есть души, которые не успевают произвести в этом мире необходимую работу, и возвращаются ко Всевышнему неисправленными. Тогда, по великой милости своей, Он снова возвращает их в мир страданий и печали для завершения работы. Если исправления опять не произошло, у души остается третья, последняя попытка.

– А если снова не получается, что тогда? – спросил Реувен.

– Об этом лучше не говорить, – мрачно заметил Ангел. – Участь такой души горька и безысходна. Но бывает, крайне редко, однако бывает, что душа вымаливает у Бога еще одну, четвертую попытку.

Ребе заглянул прямо в глаза Реувену, и от этого взгляда его начала бить мелкая дрожь.

– Четвертое воплощение не такое, как предыдущие три. Оно всегда благословлено страданиями, потому, что страдания искупают невыполненную ранее работу. Талмуд сообщает о четырех видах таких страданий: муки бедности, желудочная хворь, притеснения от кредиторов, злая жена.

Реувен вскрикнул и закрыл лицо руками.

Он уже все понял, но ребе Авраам продолжал объяснять:

– Ты и твой друг пришли в наш мир четвертый раз, поэтому ваша жизнь никогда не будет ни спокойной, ни счастливой. Ваше подлинное счастье – страдание, – и я все эти годы старался вести вас по наиболее легкому из путей. Однако Шимон не послушал моего совета, и теперь Всевышний назначил ему другой способ искупления.

– Ребе, – с надеждой спросил Реувен, – а может ли Шимон повернуть колесо обратно? Помогите ему, ребе!

– Это уже не в моих силах, – тяжело вздохнул праведник и перевел взгляд за окно.

Бесконечное звездное небо начиналось прямо над крышей дома Ангела и тихо плескалось, цепляясь за конек.

Когда Ихиель думал о своей жизни, она представлялась ему мокрым от дождя кустом ракиты. Бьет его ветер, нещадно поливает дождь или жарит солнце, а он знай себе растет, цепляясь корнями за поросший травой склон, сбегающий к петлявой речушке.

Этот скромный куст, и хмурое, то и дело роняющее слезы дождя галицийское небо, и низко стелющийся дым из труб польских хат, и холодный туман, ползущий из расселин карпатских гор, были ландшафтом судьбы Ихиеля. Многие годы держал он постоялый двор на перекрестке дорог. Хлопотливый и горький заработок, густо промазанный унижением и щедро смоченный обидами. А деваться некуда, есть-то ведь нужно каждый день! И ему, и жене, и дочке. Вот и приходилось терпеть.

Среди местных жителей, евреев и поляков, Ихиель славился честностью – нетрадиционным качеством для шинкаря. Ведь какой постоялый двор без шинка и какой шинкарь не обсчитывает? Но Ихиель не обсчитывал и водки наливал полную чарку, даже пьяному, уже плохо соображающему, что ему подают. Возможно, поэтому богачом он не стал, сводил концы с концами, и слава Богу. Зато если бы доброе имя Ихиеля можно было намазывать на хлеб вместо масла, сам он и вся его семья постоянно ходили бы с лоснящимися губами!

Заработать доброе имя куда сложнее, чем мешок с золотом. Вот жульничает человек, ворует, обманывает, копит вожделенные денежки, а потом уходит в одночасье, не успев насладиться наворованным. И достаются деньги то развратной молодой жене, то глумливым, непочтительным детям от старой жены. И если даже наследники вспоминают его без уважения и благодарности, то уж те, кого он обмишулил и обвел вокруг пальца, вовсе на землю плюют при одном упоминании. А имя доброе с собой уносит человек, навсегда оно с ним, сколько помнят его люди.