Друзья оставили Фастов в дурном настроении. По дороге они пытались хоть как-то утешить друг друга.

– Наверное, – предполагал Шимон, – ребе Авраам увидел, что все образуется само собой и не нужно принимать столь драматические шаги.

– Да, – соглашался Реувен, – к своим болячкам мы уже притерпелись, кто знает, какую новую холеру можно заработать, расставшись со старой лихоманкой.

И пошла, покатилась своим чередом привычная, налаженная жизнь. Неделя привычно следовала за неделей, выстраивались один за другим месяцы, прошел почти год со дня разговора с праведником, а никакого облегчения не наступало, и не было заметно даже малейших признаков его приближения.

В один из дней, когда кредиторы особенно яростно вцепились в израненную грудь Шимона, он не выдержал. Ну ведь все, все просто идеально сходилось: с одной стороны, озверевшие заимодавцы, с другой – необычно щедрое предложение о покупке. Шимон продал лесоторговое дело, закрыл долги и, вложив оставшиеся деньги в торговлю зерном, резко увеличил оборот капитала. Как ни посмотри, блестящая финансовая операция!

Узнав о поступке товарища, Реувен пришел домой в смятенных чувствах. С одной стороны, слово ребе – золотое слово. А с другой – столь явный финансовый успех без помощи Всевышнего невозможен. Вот и думай, вот и гадай. Он попробовал поделиться своими сомнениями с женой, но в ответ услышал знакомую песню:

– Чтоб на твоих кишках вешали белье! Чтобы не ты ребе квитлы писал, а врачи для тебя рецепты!..

Реувен только рукой махнул, взял с полки том Талмуда и постарался так глубоко уйти в чтение, чтобы не слышать скрипучего голоса жены:

– Чтоб ты не узнал унижений и хворей старости! Чтоб я таки умерла, а ты женился на дочери ангела смерти!..

Прошло несколько месяцев, и богач Шимон заболел. Скрутила его беспощадная желудочная хворь, кожа сделалась желтой, точно лимон, глаза погасли, а ноги перестали держать еще совсем недавно крепкое тело. Разумеется, о поездке в Фастов речь уже не шла, и Шимон передал с Реувеном записку ребе с просьбой о помощи. О том, что он поступил вопреки его совету, Шимон указывать не стал. Ребе и сам все поймет.

К Фастову подъезжали на вечерней заре. Его невысокие дома чернели на фоне зеленого неба, вечерние звезды, переливаясь, низко висели над крышами.

«Прошел год, – думал Шимон. – За целый год у меня ничего не изменилось к лучшему, а для Реувена темнота стала еще гуще. Почему ребе помешал нам спастись? Неужели нам всю жизнь суждено мыкаться и бедствовать?»

На пороге дома Ангела сидел рыжий кот с мрачными глазами. Он неодобрительно зыркнул на поднимавшегося по ступенькам Реувена и в знак неодобрения принялся чесать задней лапой правое ухо.

– Брысь, нечистое животное! – вскричал хасид.

Все, происходящее по пути к ребе, вовсе не случайность. Всевышний говорит с нами скрытым языком примет, и тому, кто умеет их читать, открывается многое. Рыжее паскудство на пороге ничего хорошего не предвещало.

– Пошел вон! – Реувен в сердцах замахнулся на кота.

Тот выгнул спину и не спеша отошел с дороги, брезгливо отряхивая лапы.

Против своего ожидания к Ангелу Реувен попал довольно быстро. Увидев хасида, ребе удивленно поднял брови:

– А где твой друг Шимон? Вы же всегда приезжаете вместе.

– Ах, Шимон… – тяжело вздохнул Реувен. – Он тяжело заболел, прикован к постели. Прислал вам квитл.

Ребе Авраам не читая, положил листок перед собой. Его лицо исказила горестная гримаса.

– Тяжело заболел, говоришь… Не иначе он продал часть своего дела, чтобы покрыть долги.

– Да, – подтвердил Реувен. Проницательность ребе его ничуть не удивила. По-другому и быть не могло.