– Дай мне градусник.

Лениво копошусь под одеялом, после чего, сморщив мордочку, передаю ему термометр. Даже не взглянув на цифры. Типа мне настолько дурно, что нет на это сил.

– Твою… Ни хера себе!

Угу.

Отчего-то хочется глупо засмеяться.

Ну не дура ли?

– Насть, тебе надо выпить те колёса, – шелестит коробками, лежащими на столе.

Блин. Об этом я как-то не подумала.

– Давай, поднимись.

Ладно, придётся. Надеюсь, что с настоящих тридцати семи температура под действием препарата упадёт некритично.

Трясущейся рукой забираю у него стакан и жаропонижающее. Щёки горят. Взгляд упирается в пол. Стыдно врать, но что поделать, это же часть моего плана.

– Поешь?

– Не сейчас, – глотаю таблетку, запивая её большим количеством воды. – Выключи свет. Раздражает.

– Ты же боишься темноты, – напоминает любезно.

– Торшер оставь, пожалуйста. Так не боюсь.

Исполняет мою просьбу, пока я организовываю себе кокон из одеяла и ложусь.

Навострив уши-локаторы, замираю.

Собирается уходить? Серьёзно?

– Если вдруг умру, скажешь родителям, где тело? – спрашиваю тихо.

– Чушь не говори.

– Никакая не чушь! У меня пневмония.

Прости Боже, если это не она. Накликать беду очень не хотелось бы.

– Пройдёт.

– Каждый год от пневмонии умирают семь миллионов человек, – невозмутимо озвучиваю печальную статистику.

– С чего ты взяла, что у тебя именно она?

Даже через балаклаву вижу, как хмурится.

Захожусь приступом кашля. Я не нарочно, если что. Оно само как-то.

– Чёрт… Это из-за того, что ты всю ночь пролежала на холодном полу?

Подмечаю, что мне-таки удалось значительно повысить градус его беспокойства. Он явно занервничал.

– Не знаю, – шмыгаю носом. – Мог партнёр заразить. Он больным пришёл на выступление.

Сейчас вот не лгу. Теперь уже сложно будет выяснить причину…

Переворачиваюсь на бок. Искоса наблюдаю за парнем. Тот зачем-то полез на книжную полку. Как оказывается позже, ему понадобился медицинский справочник.

Усаживается за стол и принимается листать этот толстенный талмуд, сохранившийся со времён моей бабушки. Читает, подсвечивая шрифт фонариком.

– Высокая температура, озноб, кашель. Скажи, а дышать тебе тяжело?

– Да. Болит в груди, – нагнетаю маленько.

– Тут про это тоже есть, да, – недовольно цокает языком. – Пульс ещё рекомендуют посчитать.

Встаёт, подходит ко мне, вместе с этой энциклопедией. Кладёт её себе на колени. Берёт меня за руку. Накладывает средний и указательный палец на запястье.

– Где тут у тебя артерия, Зарецкая? – нащупывает, прижимает. – Повыше держи кисть, на уровне сердца и не разговаривай, поняла?

Да, я как бы, итак дар речи потеряла... Слишком интимный и неожиданный жест.

Сосредоточенно что-то там считает, неотрывно глядя на ползущую стрелку своих наручных часов. Я же в это самое время чувствую, что стремительно краснею. Испытываю странные ощущения. И это совершенно мне не нравится.

– Пульс повышен, — заключает он тоном Айболита.

Да неужели?

Спешно высвобождаю руку и снова опускаю голову на подушку.

– Тебе надо в больницу, – выдаёт он, подумав.

– Отлично, отвезёшь? – даже не пытаюсь скрыть сарказм.

Он, по традиции, молчит.

– Ну ясно.

– Потерпи немного. Скоро для тебя всё закончится.

– Я очень надеюсь. Меньше всего на свете я хотела бы закончить свои дни под землёй, в этой бетонной коробке!

На глазах выступают слёзы. И это отнюдь не актёрская игра.

– Как тебя зовут? – решаю спросить именно сейчас.

– Это неважно.

– Как это неважно? Вот ты моё имя знаешь, а я твоё нет.

– Так и должно быть, учитывая ситуацию.

– Скажи хоть первую букву, буду гадать, – не отстаю от него я. – Только честно.