– Пей это.

Хмуро взираю на таблетки.

– Или сначала мне пить? – спрашивает он язвительно.

– Да. Пей ты, а я не буду! – заявляю воинственно.

– То есть собираешься здесь «того»…

– А почему бы и нет? За бездыханное тело дочери губернатора вряд ли кто-то станет платить, правда?

– Будь уверена, в этом случае твои родители никогда тебя не увидят и не найдут. Ты обрекаешь их на вечные страдания. Они будут считать, что ты без вести пропала. Будут с этим жить, день ото дня. Будут ждать и надеяться на что-то. Годы, десятилетия… Знаешь, сколько таких историй? – спокойно выдаёт он, искусно манипулируя моими чувствами.

– Ты…

– Пей и ложись. Или буду закладывать колёса на корень языка. Опыт у меня есть. Лечил так свою собаку, – вкладывает в мою руку стакан с водой и кидает блистер на постель.

– С собакой меня сравниваешь? Серьёзно? – стискиваю челюсти от негодования и сжимаю стакан пальцами покрепче.

– Есть между вами что-то общее. Аляска тоже периодически бешенством страдала.

Ну гад!

– Да пошёл ты! – выплёскиваю на него содержимое стакана.

Фыркает и усмехается. Эмоций не распознать, лицо полностью закрыто балаклавой.

– Нет. Пожалуй подожду, пока спадёт температура, – проявив чудеса терпения и проигнорировав мою выходку, ставит бутылку на кровать, после чего принимается стаскивать с себя мокрую толстовку.

Футболка норовит отправиться вслед за ней. Цепляется за кофту и задирается, оголяя сухой, по спортивному сложенный живот.

Отвожу взгляд. Щёки отчего-то вспыхивают. Или это просто от высокой температуры так мне кажется.

– На улице дождь? – зачем-то вылетает из моего рта.

– Как видишь.

Пружины скрипят и проседают под его весом. Краем глаза отмечаю, что устроился у самого края. Прислонился спиной к стене, сложил перед собой руки.

Какого…

Правда, что ль, сидеть возле меня собирается?

*********

Ненавижу болеть. Твоё тело становится таким слабым! Всё, чего хочется, – сомкнуть веки и отключиться. Провалиться в сон. Что я, собственно, и делаю.

В реальность возвращаюсь какое-то время спустя по той причине, что мне становится ещё хуже.

– Насть. Совсем плохо? – слышу сквозь странный дурман. – Насть…

Кто-то произносит моё имя. И что-то в этом «Насть» не даёт мне покоя.

Большая, широкая ладонь уверенно касается моего лба, трогает лицо. А мне даже просто распахнуть глаза не под силу. Отвратительно себя чувствую. Знобит. Лихорадит. Мысли путаются. Не понимаю, где нахожусь.

– Насть…

Что-то происходит.

Поморщившись, пытаюсь отвернуться, однако сделать это мне не позволяют. Зато на какое-то время оставляют в покое. До тех самых пор, пока рядом не раздаётся противный писк. Мерзкий, режущий по воспалённым перепонкам.

У меня, вроде как, забирают градусник. После чего до сознания доносится речь, изобилующая нецензурными словами.

Недовольно мычу, когда лишают тёплого одеяла. Ворочаюсь, оттого, что некомфортно.

– Выпей это. Две, – снова вынуждают проглотить таблетки. А вот воде я рада. Губы совсем иссохли.

Жадно пью, а потом вновь обессиленно опускаюсь головой на подушку. Поворачиваюсь на бок и поджимаю под себя ноги.

Холодно. Ищу пальцами одеяло и тяну его на себя.

– Опять укрылась? Не надо этого делать, – слышу всё тот же мужской голос. Недовольной, но будто обеспокоенный.

Папа? Нет. Тогда кто?

Не хочу искать в подсознании ответ на этот вопрос.

Пытаюсь обнять себя руками и в ту же секунду чувствую, как на лоб ложится нечто холодное. Какая-то ткань.

Странно, но это приятно. Потому что снаружи я мёрзну, а внутри по ощущениям вся горю.

– Насть…

Забываюсь тревожным, коротким сном. Коротким, потому что в какой-то момент я начинаю испытывать непреодолимое желание сходить в туалет.