Как же давно это было! Каким забытым казалось. И вот он здесь.

Её мечта. Вадим Воскресенский.

— Эй! С тобой всё в порядке? — встряхнул её Воскресенский.

— Да пошёл ты! — Ирка оторвала от себя его руку. Подняла ткнувшийся в снег телефон.

Ей было тринадцать, ему восемнадцать, и целый год безответно, безнадёжно, безгранично Ирка его любила. Но потом он закончил выпускной класс и уехал учиться в вуз, а она осталась.

— Отлично, — взмахнул он руками. — Я из-за неё влетел в сугроб. Помял забор. Разбил машину. Неизвестно на сколько здесь застрял. А она ещё огрызается.

Он покачал головой и пошёл осматривать машину.

— Прости, я не специально! — крикнула Ирка. Потрясла телефон, пытаясь включить: тот то ли вырубился от удара, то ли от холода разрядилась батарея. — Да заткнись уже! — рявкнула на пса.

— Прости? — крикнул Воскресенский. — Как у тебя всё просто. Я, между прочим, жизнь тебе спас, — он разогнулся, вздохнул, глядя на вздыбившийся изломанным птичьим крылом капот, потёр лицо, сокрушённо покачал головой. Вид у него был расстроенный.

— Думаю, это на инстинктах, — ответила Ирка, перекрикивая собаку. — Спасибо тебе за хорошую реакцию! Ну, я пошла.

— Стой! Куда? — резко спрыгнул Воскресенский с сугроба.

— Домой, куда же ещё, — посмотрела Ирка на саднящую коленку. Ещё и юбку испачкала, любимую короткую, сапоги изгваздала.

— И не думай, — полез Воскресенский в карман за телефоном. Тот вопил громче, чем рвущийся с цепи пёс. Не звонил, а именно вопил, издавая странные визгливые, как у циркулярной пилы, звуки. Наверно, это было начало какой-то симфонической композиции, но фрагмент явно выбрали неудачно.

— А чего ты хочешь? Слёз благодарности? Восторженного коленопреклонения? Смиренного покаяния? — смерила Ирка взглядом Воскресенского под аккомпанемент собаки и циркулярки.

— Подожди, — рукой попросил он её замолчать, чтобы ответить своей пиле.

Имя пилы, краем глаза глянув на огромный экран дорогого смартфона, Ирка не разобрала, но что это была баба и к гадалке не ходи: Воскресенский вытянулся, словно ему в задницу вставили кол, на скулах заиграли желваки.

— Привет! — А какой холод в голосе! Ну кто бы сомневался: баба. — Да, я помню, что ты просила оставить ключи… Нет, я не оставил… Может, потому что это моя квартира?.. Какие вещи? Зубную щётку, волосы в сливе и окурки в пепельнице? Заберёшь их потом… Нет, я не сказал, что ты свинья…

«Сказал, сказал», — потёрла грязь на юбке Ирка и, наверное, хмыкнула слишком громко. Воскресенский глянул на неё искоса и отвернулся, прижав к уху телефон, словно от этого она перестанет его слышать.

«А я что? — пожала она плечами, глядя на его широкую спину. — Я ничего».

— Где ты будешь жить?.. Ты думаешь мне есть до этого дело? Ты ушла. Сказала, тебя достало, что мы нигде не бываем, никуда не ездим, я слишком много работаю… Исправить? Нет, я не могу это исправить. И не могу меньше работать, особенно сейчас…

«Когда это «сейчас»? — осторожно сняла с его пальто свой длинный волос Ирка.

Ишь, прилип он к нему, как родной, привыкает!

Его Пила, видимо, задала тот же вопрос.

— Когда готовится тестовый запуск игры… Во сколько обойдётся? — усмехнулся он. — В двадцать миллионов долларов...

Дальше Ирке не помешал бы переводчик с птичьего. Продакшн, вижн, сеттинг, геймплей, фичи, референсы — можно было не подслушивать, она всё равно ни слова не поняла. Его Пила, видимо, тоже — бессовестным образом перебила.

— Да, на это я время нашёл, — ответил Воскресенский. — Я к родителям приехал, а не на прогулку. К родителям!.. Да, к отцу, не обязательно уточ… Тебе не всё равно? — возмутился он, взмахнув рукой. — Не я тебя бросил, ты ушла, Кристина!.. Пробуду, сколько понадобится. Это не от меня зависит. Всё, я не могу говорить. Я попал в аварию. Давай! Нет, я не шучу… Я в порядке…