Да ёпрст!

В жизни не матерились.

До бунта против мамы я всегда была правильной девочкой.

Но сейчас я прямо морально готова к своему первому в жизни, отборному, русскому мату…

Потому что других слов у меня уже просто нет!

– Мизинец гони – продолжают требовать у меня. – Я тут с тобой не шутку шучу. А то, смотри, Ирочка, мизинец не дашь, я на непристойности перейду.

Скрепя зубами, сгибаю мизинец крючком .

И босс тут же цепляется за него своим огромным пальцем.

Тянет к своей груди, крепко сжимает…

А другой рукой снова цепляет мой подбородок и упрямо разворачивает к себе.

Глядя на меня исподлобья, начинает со всей серьёзностью декламировать детскую мирилку.

– Мирись-мирись, и больше не дерись…. – по-бандитски сипит он.– А если будешь драться, я буду…Целоваться…

– Что?!

– Что слышала. А теперь – обнимемся и закрепим договор – деловито отвечает босс.

И, не успеваю я пискнуть, как меня притягивают к себе, впечатывая в голую грудь.

От шока я на мгновение замираю.

Щекой чувствую горячую, твердую грудь и сердце, которое тарабанит, как сумасшедшее.

Медленно вдыхаю, пытаясь успокоиться.

А затем – выдыхаю, понимая, что легче будет просто придушить своего, чтоб его, босса…

– Э. Ты мне там не сопи , борзёнок мелкий… Романтика же…

Ну да.

Романтика.

Метель за окном, безлюдный лес и любвеобильный медведь, который прижимает меня к своей груди.

А еще я, которая с этим фактом глубоко не согласная.

И, пока этот медведь, сжимая меня лапой, счастливо смотрит в даль, я – изо всех сил начинаю вырываться.

Упираюсь руками в его горячую грудь, тарабаню по ней, бью!

Но сдвинуться не получается ни на миллиметр.

Зато на лице босса никаких усилий по удержанию меня.

Одно чистое блаженство.

– А еще один такой финт – целоваться будем… – мечтательно тянет он. – Я с тобой на мизинцах уже все обговорил. А это, Стрелецкая, не шутки.

– Да отпустите вы меня!

– Требую еще минутку… А то у меня что-то сердце разошлось, Стрелецкая.... Я, знаешь ли, инфаркта не хочу. Довела своими обидами, теперь успокаивай!

Боже, ну почему я?!

Что я такого сделала в своей короткой жизни? – сокрушенно вопрошаю про себя.

Но, на всякий случай, затихаю в руках босса.

Только дышу возмущенно и громко, как на осмотре у доктора с фонендоскопом.

– Минута, вообще-то, прошла… – цежу, наблюдая за временем на панели.

– Да ты сердце моё бешеное сначала послушай, Ирина Сергеевна, а потом такие циничные вещи говори…

– Босс! – неожиданно громко рявкаю я . – Немедленно отпустите меня!

Заман Исхарович возмущенно цокает языком и , с явным недовольством, приподнимает свою тяжелую руку, позволяя мне выйти из плена.

– Беги, злючка.

И я отлетаю от него, как ошпаренная.

Выравниваясь на своем сиденье, стреляю в наглеца бешеным взглядом…

И вижу, что глазами меня так и жрут!

Прям с аппетитом, чуть ли обгладывая с головы до ног.

Мой взгляд в панике судорожно заметался и опустился вниз, на растянувшиеся в хищной усмешке губы, испуганно отлетел на пресс, и, по чистой случайности, соскользнул ниже…

О-ой!

Вот туда лучше было не смотреть…

– Ирина Сергеевна, а что это вы так покраснели? – тут же спрашивают меня вкрадчиво.

И это совершенно не тот вопрос, который нужно задавать краснеющим людям!

Потому что я уже чувствую, как начинаю краснеть еще больше.

– Жарко потому что в машине… – бурчу себе под нос.

И отворачиваюсь к окну.

– А-а-а. А я грешным делом подумал, что вы куда-то не туда посмотрели и о блудных делах помышлять стали.

Божечки, помоги мне не попасть в тюрьму…

Меня, кажется, упорно провоцируют.

– Может, мы уже поедем?!

– Да вы не смущайтесь так, Ирина Сергеевна. Вещи ведь вполне естественные. Без них человечество не сумело бы выжить! А когда-нибудь и мы с вами внесем в этот вечный процесс свой неоценимый вклад.