Я поднимаю с пола настойчиво вибрирующий телефон, на экране которого написано “мать”. Сердце странно екает и пускается в бешеный галоп, потому что краем глаза я замечаю что-то странное. Я резко разворачиваюсь к ванной и роняю телефон на пол. 

— Смоленский, блин, — вырывается у меня вскрик. 

Он лежит в полной ванной, закрыв глаза и с его разбитых рук капает на пол кровь. 

*** 

Я в шоке подхожу. Хватаю этого ублюдка за руку - теплая. Он не умер. Хотя, сперва я так и подумала. Вряд ли он пытался покончить с собой намеренно - для этого лезут в ванную немного по-другому, без одежды, но так или иначе этот кретин близок к тому, чтобы случайно откинуть коньки. 

Супер. А потом меня будут допрашивать. Убегу сейчас - и впаяют статью, сказав, что оставила человека в опасности. Я уже не думаю о том, что, похоже, мое возвращение домой немного откладывается - просто благодарю случай за то, что любопытство спасло меня от разборок с полицией. Где черти носят Дарину?! Куда делась его прилипчивая невеста? Сейчас она как никогда нужна! 

Запустив руку в порозовевшую воду, я выдираю из ванной слив и, схватив Смоленского за плечо, отвешиваю его красивому лицу хорошую пощечину, чтобы привести в чувство. 

Испытывая при этом садистское удовлетворение. Так ему и надо. 

— Очнись, идиот, — в сердцах произношу я. Вода уходит быстро - его рубашка, мокрая насквозь, облепляет спортивное тело, и я вижу, как грудь Смоленского спокойно вздымается при дыхании. И как ресницы вздрагивают, и Смоленский медленно открывает пронзительно-яркие, серые глаза,  обжигая меня взглядом. 

— Пошла вон отсюда, — произносит он негромко. Его низкий голос играет на моих нервах предчувствием, что вот-вот случится что-то плохое. Я инстинктивно отстраняюсь. Сейчас мне отчетливо кажется, что в этом человеке есть какой-то душевный надлом, когда он находится передо мной в таком виде, потеряв облик холодного аристократичного  и избалованного богача. 

— Я позову твою охрану, — выдавливаю я. Ну к черту этих людей. Даже если мне придется подставить Катю - я ни на секунду не останусь с ним. Он меня пугает. Не уверена, что с ним все в порядке, — не хочу, чтобы меня арестовали за то, что... 

Я не успеваю договорить, потому что Смоленский внезапно подается вперед, хватает меня за ткань платья на груди и резко притягивает ближе. Не дергает, а просто тянет, поэтому я испуганно рвусь обратно, почувствовав его силу. Не получается. 

Лицо щекочет его дыхание. И тяжелый, терпкий запах одеколона. 

— Пусти, — перепугавшись, прошу я, — Смоленский, пожалуйста. 

— Ты так на нее похожа, — произносит он едва слышно. Рассматривая мое лицо так, словно пытается добраться до самой души. Или он говорит громко, но просто все заглушает мое исступленно колотящееся сердце, которое едва не останавливается после его слов,  — у вас даже голоса похожи... почему, Саша?