Только тут Кейт поняла, о чем идет речь, и с благодарностью посмотрела на него, как ни странно, чувствуя, что им предстоит стать лучшими друзьями и что это было кем-то предназначено. Он ответил ей таким же взглядом, тепло улыбаясь… нет, не тепло! Интимно!

Кейт, боясь самой себя, попыталась отвлечь его шуткой:

– Что же, взятка немалая! А как вы собирались мне льстить?

Митчел задумчиво поднял брови. На губах играла улыбка.

– Скорее, уговаривать. Напомнить о том, что вы мне должны, – хмыкнул он.

Кейт ужасно захотелось закрыть лицо и заткнуть уши, чтобы не видеть и не слышать его. Даже сейчас, в спокойном состоянии, он буквально излучал сексуальную энергию. А уж когда смеялся, был просто неотразим. Когда улыбался, выглядел опасно привлекательным. А уж когда был молчалив и задумчив, как минуту назад, еще больше интриговал ее. Он был настолько физически привлекателен, остроумен и утончен, что ему хотелось доверять. Хотелось дружить с ним, хотя он был последним человеком на Карибских островах, которому можно довериться. С которым можно подружиться… даже полюбить… Мощный магнит весом в двести фунтов, а она чувствовала себя крохотной скрепкой, изо всех сил борющейся с его притяжением. Но он все равно неумолимо притягивал ее к себе, дюйм за дюймом, через весь стол.

Пожалуй, ей легче развлекать и забавлять его, чем пытаться целых три безмолвных секунды противостоять его притяжению. Что ж, наверное, придется сдаться и рассказать историю дебюта.

Митчел мгновенно понял, что решение принято.

– Что побудило вас? – довольно ухмыльнулся он. – Подкуп или уговоры?

– Я совершенно равнодушна к подкупу, – язвительно объявила Кейт и хотела было добавить, что не менее равнодушна к уговорам, но не успела, потому что Митчел кивнул:

– Вот и прекрасно. Я заеду за вами утром в десять. А теперь выкладывайте, как прошел дебют.

– Это случилось в День святого Патрика, – со вздохом начала Кейт, – так что к семи вечера в пабе яблоку негде было упасть. Пиво лилось рекой, а от оглушительного рева дрожали стены. Я знала, что отец куда-то вышел, потому что перед этим он поднялся наверх за бумажником, поэтому я прокралась вниз, хотя, если его не было дома, мне вообще строго-настрого запрещалось заходить туда. Таковы были правила, и я знала, как мне влетит, если я их нарушу. Это знал и бармен, но народу толпилось столько, а я была такой маленькой, что меня никто не заметил. Сначала я просто торчала на последней ступеньке, тихо подпевая музыке. Но оттуда ничего не было видно, поэтому я продвинулась чуть дальше… и дальше… и дальше… пока не добралась до конца стойки. Пианино находилось у меня за спиной, а справа за стойкой сидела пожилая парочка. Я не знала, что они давно наблюдают за мной, пока мужчина не нагнулся и не спросил, есть ли у меня любимая песня. Я сказала, что моя любимая песня – «Дэнни-бой», потому что моего папу зовут Дэниел…

Кейт потянулась за стаканом, чтобы скрыть боль, нахлынувшую при упоминании о песне, которую она пела для отца в последний раз, стоя у могилы. Тогда по ее лицу струились слезы, а остальные собравшиеся дружно сморкались в платки.

– Кажется, я совсем не даю вам есть, – извинился Митчел.

Кейт съела кусочек гребешка и чуть-чуть риса, чтобы выиграть время и немного успокоиться, но Митчел почти не коснулся еды. Кейт заметила, что для такого высокого человека, который, должно быть, уже успел проголодаться, он ел очень мало.

– Как только захотите продолжить… – поторопил он через несколько минут. Его улыбка была такой заразительной, что Кейт улыбнулась в ответ и продолжала историю, почти забыв о давящей тоске, которую испытывала совсем недавно.