Блондинка вышла на площадь. То ли она не обращала внимания на пятерых всадников, следующих за ней, то ли делала вид, что не обращает внимания. Первое вполне возможно – баронет с солдатами просто ехал от рыночной площади к ратушной, передвигались они с обычной скоростью… Мало ли зачем едут по городу господа?

Отфрид, опустив голову, тайком косился на соблазнительно колышущиеся прелести шагающей впереди девушки и ощущал в груди странное томление. Никогда прежде с баронетом подобного не случалось – странное чувство, странное!..

Перед ратушей стояли около десятка молодых людей, по виду – подмастерья. Смеялись, болтали, размахивали руками. Странно, что они в будний день не работают в своих мастерских, но об этом баронет не задумывался. Поймав краем глаза группу горожан и услыхав хохот, Отфрид вдруг решил, что смеются над ним. С чего эта мысль пришла к нему? Бог весть… Досада на самого себя, смятение из-за незнакомых ощущений, общее недовольство миром, свойственное четырнадцатилетнему подростку, – все сплелось воедино, вспыхнуло в груди баронета. Отфрид свернул и приблизился к группе молодых трибурцев. Те притихли, поглядывая снизу вверх на всадника. Глядели, впрочем, довольно нагло – это правда. Отфрид заставил коня сделать еще шаг, выпростал сапог из стремени и неожиданно сильно ударил в лицо самого нахального из местных парней. Спроси его кто в этот миг, из-за чего он так поступает, баронет не знал бы, что ответить. Но спрашивать было некому и некогда. Все разом пришли в движение – подмастерья схватили ножи и палки, невесть по какой причине имевшиеся у них под рукой, солдаты конвоя кинулись на выручку к баронету, обнажая мечи. Вспыхнула потасовка, почти сразу же и завершившаяся. Подмастерья бежали, оставив у дверей ратуши три неподвижных тела. Из тех, кто скрылся, большинство были ранены.

На шум из здания высыпали члены трибурского совета и барон. Бюргер, первым показавшийся в дверях, почему-то выкрикнул: «Сюда! Бей предателей!» – однако при виде окровавленных тел и вооруженных всадников смешался и сунулся обратно. Его подхватили и вытолкали наружу те, что бежали следом… Драка уже прекратилась. Отфрид спрыгнул с коня и подошел к отцу, вытирая на ходу окровавленный клинок. Фэдмар отвесил сыну мощную оплеуху, от которой парень покатился кубарем по земле. Отфрид мигом вскочил, стискивая побелевшими пальцами рукоять оружия.

– Возвращайся на постоялый двор, гаденыш! – рявкнул барон. – Сиди там и носа не высовывай! Астон!

Названный латник поспешно подбежал к сеньору и склонился, ожидая приказов.

– Астон, пригляди за баронетом, чтобы он не смел появляться в городе! Головой ответишь! – И тише добавил: – Оружие держать наготове. Здесь дело нечисто…

Ожидая барона, Отфрид дулся и судорожно пытался сообразить, как себя вести. Никогда прежде ни отец, ни кто-либо другой не поднимал на него руку, и теперь парень то возмущенно мечтал о мести, то… то… сам не знал, как быть. Сейчас он старался подыскать несуществующие провинности подмастерьев, которыми можно было бы объяснить внезапно вспыхнувший гнев. Выходило неубедительно – подросток уже чувствовал, как нелепо прозвучат его выдумки.

Возвратился старший Игмор затемно. Вошел в комнату, где баронет злился на себя и на весь мир, сидя в темноте. Поставил на стол свечу, оглядел нахохлившегося сына и в ответ на сбивчивые: «Отец, я никогда не… никогда не смей меня…» – только махнул рукой и ухмыльнулся:

– Судьба.

Отфрид удивленно примолк.

– Игморы не просят прощения, сын, потому я не извиняюсь. Да ты и в самом деле виноват. Ты совершил непростительную глупость, напав на городских в тот момент, когда их старшие спорили, проситься ли под мою руку. Ты мог все испортить.