Она встала, отряхнула подол сарафана от нападавших с куста листьев и высохших плодоножек, а затем неторопливой, но уверенной походкой направилась к пряничному домику, где в одиночестве страдал Энграф. Следом за ней, покачивая крутыми боками, тронулся Полкан. В зубах он нес корзинку. Кратов с сожалением проводил их взглядом. Он вынужден был признаться себе, что был бы непрочь еще поболтать со славной Руточкой. Только бы она не спрашивала про Псамму.

– Коллега Энграф! – донеслось с веранды. – Обедать!

– А поди ты!.. – загремело в ответ.

Все остальное покрыл раздраженный лай Полкана.

Кратов сдернул с малинового куста не замеченную Руточкой ягоду, вздохнул и побрел куда глаза глядят. Несмотря на отсутствие солнца, не на шутку припекало. Он расстегнул рубашку сверху донизу и закатал рукава.

– Интересно, – пробормотал он. – Как у меня с жировыми отложениями?

– Неважно, – откликнулся неутомимый Буратино. – Они у вас практически незаметны.

– А это кто?

– Сфазианская служба здоровья. О вас помнят. О вас заботятся.

– Мамочка моя, – засмеялся Кратов. – Океаны заботы и любви! Даже Полкан – и тот обязан всех любить.

– А как же иначе? – спросил Буратино слегка озадаченно. – Разве бывает по-другому?

– Бывает. К сожалению… А может быть, к добру?

– Где? Где? – всполошился невидимый собеседник. – Назовите координаты!

– Это… м-м… за пределами Сфазиса.

– Жаль, – совсем огорчился Буратино. – Мы со Сфазиса – никуда.

За фруктовыми деревьями неизвестной разновидности Кратов обнаружил обещанный прекрасный пруд в окружении камышей и карликовых плакучих ив. О большем удовольствии нельзя было и мечтать. Сбросив на ходу одежды, Кратов с разбега бултыхнулся в прогретую воду, распугал дремавших у поверхности толстопузых тилапий и со счастливым фырканьем вынырнул на середине. Раскинув руки, он замер в невесомости на легкой волне и прикрыл глаза. Остатки раздражения и неуверенности покидали его душу, вымытые прозрачными струями. «Прелестный уголок, – вспомнил он слова Энграфа. – Мечта… Как здорово и быстро можно здесь работать! Вместо того, чтобы сидеть перед унылыми когитрами и лингварами и медленно дуреть от их зудения – выйти под самосветящееся небо, погулять по саду, мимоходом срывая переспелые вишни, поболтать с милой женщиной Руточкой Скайдре. Побегать наперегонки с Полканом, который хотя и обязан любить всех, но однако же любит лишь тех, кто готов платить ему взаимностью – пусть даже обычным похлопыванием по загривку. А затем бултыхнуться в пруд и переплыть его туда-обратно раз этак с несколько. И если после этого в твою башку не придет решение всех проблем – значит, ты безнадежный тупица, не ксенологом тебе быть, а разве что инструктором по атлетизму…»

Григорий Матвеевич с недовольным видом сидел за деревянным столом под вишней, уткнувшись печальным носом в чашку с кумысом.

– Ты исчадие ада, – сказал он Руточке. – Откуда ты произошла на мою голову?

– То ли еще будет, – произнесла Руточка обещающе. – Надоело с вами нянчиться. Вот свяжусь с Землей и наябедничаю на всех – пусть отзывают на принудительный отдых!

– Только посмей! – жалобно вскричал Энграф. – Ну, буду я играть в этот проклятый теннис и в футбол буду, шут с ним, но ты – молчи!

– Так-то, – сказала Руточка и победоносно поглядела на Кратова.

Тот одобрительно кивал, подметая вторую порцию овощного салата из глубокой глиняной миски.

– Как вы устроились, коллега? – спросил Энграф.

– Думаю, что прекрасно, – сказал Кратов. – Хотя, признаться, у меня еще не было повода заглянуть в свои комнаты. И я где-то потерял свой анорак.