В этот час, о царица, в час, когда первый сон, подарок богов, нисходит на усталых людей, принося им отдых, – в этот час явился мне во сне Гектор. Он был печален и лил слёзы. Как в тот день, когда Ахилл влачил его тело вслед за своей колесницей, он был весь чёрен от крови и пыли, и на стопах его вспухали раны, через которые были продеты ремни. О, как он был не похож на того гордого Гектора, который когда-то вернулся из битвы в доспехах Ахилла, снятых с Патрокла! Или когда он сжёг данайские суда фригийским огнём! Борода его была в грязи, волосы слиплись от крови, на груди его кровоточили раны, которые получил он у родных стен. Мне снилось, что я плачу и говорю ему:

– О свет Дардании! О надежда тевкров! Почему ты медлил? Откуда пришёл ты? И почему ты являешься теперь, когда мы уже похоронили столько твоих родных, а народ и город претерпели столько трудов и бед? Зачем так мрачен твой лик, чем опечален ты? Почему я вижу тебя, покрытого ужасными ранами?

Но Гектор не хотел терять времени, отвечая на мои праздные вопросы. Тяжело вздохнув, он издал глухой стон и промолвил:

– Сын богини, спасайся! Беги из огня, ибо враг уже овладел стенами, и прекрасная Троя рушится. Твой долг Приаму и родине отдан. Только моей десницей мог бы быть спасён Пергам, но ты не силах спасти твердыню. Троя вручает тебе своих пенатов и все святыни – возьми их, чтобы найти для них новые стены. Ибо тебе суждено, обойдя моря и земли, воздвигнуть новый великий город.

И я увидел, как с этими словами он протягивает мне вечный огонь из храма Весты, статую богини и её священные повязки.

В то время город огласился воплями скорби. Дом моего отца Анхиза стоял в стороне, окружённый густыми зарослями, но и до него донеслись уже и лязг мечей, и крики умирающих. Мгновенно поднявшись с ложа, я взбежал на крышу и стоял там, вслушиваясь в ужасные звуки. Так, когда стремительным огнём вдруг занимаются поля или бурный поток уничтожает вспаханную быками пашню, губя плоды усердных трудов, изумлённый земледелец стоит на вершине скалы, не веря своим глазам и ушам. Только тут мне ясны стали козни данайцев, и истина открылась моему взору. Я видел, как, спалённый пожаром, рухнул дом Деифоба, рядом догорал дом его соседа Укалегона, и блеском отражённого пламени пылали воды Сигейской бухты. Отовсюду гремели тревожные трубы и слышались крики воинов. И хоть мало было пользы в моём мече, я всё же схватился за него, я жаждал найти соратников, чтобы, собрав отряд, занять Пергамскую крепость. Ярость и гнев омрачили мой разум, и более всего мне хотелось погибнуть с оружием в руках.

Тут я увидел, как к моему порогу с внуком на руках спешит старец Панф, жрец Аполлона. Я стал расспрашивать его обо всём, что происходит. Он отвечал мне так:

– Пришёл срок дарданскому царству, и настаёт его последний день! Велика была слава Илиона, Троянского царства и тевкров, но днесь всё забирает у нас жестокий Юпитер и отдаёт врагам! Посреди крепости исполинский конь выпускает одного за другим аргивян во всеоружии. Ликуя, поджигает один за другим дома Синон-победитель. Тьмы данайцев отряд за отрядом входят в Трою и занимают тесные улицы, выставив копья и сверкая обнажёнными клинками. Лишь у самых ворот немногие стражи ещё противятся натиску, но тщетны их слепые усилия!

Я слушал Панфа, мрачная богиня мщения овладевала мной, и я ринулся туда, куда она звала меня, – в огонь, на шум оружия, к поднимающимся до неба воплям. При свете луны я встретил отважных Рифея, Эпита, Гипанида и Диманта. Они искали меня, чтобы примкнуть ко мне и сражаться со мной вместе. Был там и Кореб, сын Мигдона. Безрассудно полюбив Кассандру, он лишь недавно явился к нам, чтобы присоединиться к Приаму и фригийцам, и не пожелал внимать пророчествам своей исступлённой невесты.