Грег кивнул, надевая на своё запястье уже хорошо знакомый мне аппарат и что-то в нём настраивая.

– Безусловно, ты жила. Дышала, ела, училась, работала. Но каким было качество этой жизни? Я говорю сейчас не об уровне твоего дохода, престижности апартаментов и их близости к центру столицы. Чем было наполнено твоё существование? Я действительно хочу знать – что вообще мотивировало тебя жить?

Вопросы Грега вводили меня в недоумение. Разве вариантов много?

– Стремление достичь успеха, что же ещё? – мне это и впрямь казалось предельно понятным. Но Грег не унимался:

– Да? И зачем?

– Все должны стремиться к успеху, расти профессионально, становиться востребованными специалистами…

– Кому должны, Мира?

Я уже открыла рот, чтобы ответить, но так и застыла с глупым видом, не зная, что сказать.

Грег умудрялся задавать такие вопросы, на которые у меня, как оказалось, не было ответа. Но я не собиралась сдаваться. Мой мозг судорожно соображал, хаотично блуждая в лабиринте обрывочных мыслей и пытаясь зацепиться хотя бы за одну из них.

– Не знаю, – наконец, признала я. – Никому конкретному. Просто должны.

– Нет, Мира. Так не бывает. Если мы что-то должны, то обязательно кому-нибудь определённому. Либо кому-то из внешнего мира, либо себе. Так задумайся, кому лично ты должна свою успешность и профессионализм? Я не требую от тебя сиюминутного ответа. Ты можешь вообще не делиться со мной своими соображениями по этому поводу. Главное – найди ответ для самой себя.

Много позже я обнаружила интересный эффект, который производило на меня общение с продавцом эмоций. Подобными вопросами, побуждающими к размышлению над непривычными для меня темами, Грег сеял в моём сознании зёрна, которые терпеливо дожидались своего времени. А после начинали давать буйные всходы автономно от моей воли, независимо от шаблонов ума и установок, которые были привиты мне с детства. Так в глубине дикой пустыни возникали и постепенно ширились благодатные оазисы – островки обновлённого, возрождённого самоосознания.

Но в дни наших первых встреч я ощущала лишь дискомфорт от такой формы взаимодействия. Стремясь поскорее отвести фокус внимания от себя, я переводила разговор на самого Грега:

– А ты? Чем же таким необычным наполнена твоя жизнь, что ты считаешь эмоции и чувства её неотъемлемой частью?

Грег как будто только и ждал этого вопроса.

– Я расскажу тебе кое-что о своей жизни. Но в нашем случае слова, не подкреплённые личными ощущениями, ничего не стоят.

В его руках появилась уже знакомая повязка, которая одним своим видом гипнотизировала меня обещанием нового чувственного опыта.

Я приготовилась целиком превратиться в слух.

Грег привычным движением ловких рук закрепил на моей голове повязку и, приладив электроды к моим вискам, макушке и затылку, начал свой рассказ. Простой, искренний, незамысловатый. Но всё его повествование пронизывал мощный поток чувств и эмоций – таких разных, и в то же время так гармонично дополнявших друг друга и саму историю, что я невольно стала ощущать себя частью этого чуждого мне мира, этой незнакомой доселе жизни.

Но каким образом несколько электродов сумели заставить меня так глубоко проникнуться историей Грега, всё так же оставалось загадкой.

Он называл каждую эмоцию, которую испытывал – которую МЫ испытывали – во время его рассказа, и к концу сеанса я поняла, что уже умею отчётливо выделять среди этих эмоций те самые, базовые, о которых Грег так красочно поведал мне в начале встречи.

Страх, гнев и радость определялись ярче всех других. И я вынуждена была признать: они действительно находили отражение в определённых участках моего тела. Я ощущала это физически!