— Зато бесплатно. Детям до четырнадцати разрешено не платить за проезд, если их не сопровождает взрослый. А если водитель меня высадит не на моей остановке, то мама подаст на него в суд.

— Медленно, но верно я начинаю тебя бояться.

Мелкая улыбается ангельской улыбкой демоненка. Она точно знает, как поступить, если плохой дядя начнет ее трогать. Не удивлюсь, если в кармашках безобидной розовой курточки припрятан перцовый баллончик, складной нож, нунчаки и уголовный кодекс.

— Так вот же твои перчаточки, солнышко! — ахает та самая мамашка, что терла шнобель своему киндеру. Хватает их со скамейки и отряхивает от снега. — Не удивлена, что это ваших рук дело, — фыркает мне с недовольной гримасой, натягивая одну из них на свободную руку сына. Во второй он держит ополовиненный бургер.

— В принципе, я тоже не удивлен, что у вашего пацана варежки с единорожками, — отвечаю ей в тон, беру Елку за капюшон и тяну к своей тачке. — Голодная? — спрашиваю у малявки, заметив, как она облизнулась при виде сочного сэндвича.

— Мама обещала сводить меня поесть блинчиков после концерта, — вздыхает Елка.

— Любишь блинчики?

— Обожаю.

— Я тоже, — признаюсь ей с улыбкой.

— Заливаешь?

— Клянусь.

— Да ладно? — не верит Елка.

— Серьезно. По сладким особенно с ума схожу. И с творогом, и со сгущенкой, и с клубникой уплетаю.

— Я тоже! — У нее азартно загораются глазки.

Прикольная девчонка. Хотелось бы мне такую же дочку, если когда-то стану отцом.

Смотрю на часы, прикидываю, сколько у меня есть времени, и предлагаю ей:

— Слушай, у меня есть еще минут сорок. Можем заскочить перекусить, а потом я отвезу тебя домой. Где ты живешь?

— Ага, так я тебе и поверила! — Она деловито скрещивает руки на груди.

— Умница, — подмигиваю ей. Открываю тачку, достаю сумку с документами и вынимаю паспорт. — Держи.

— Зачем он мне?

— Сфоткай и отправь своей матери. Можешь даже с пропиской. Напиши, что этот дядя спас тебя от позора в садике, что сейчас ты с ним поешь блинчиков, и он сразу же отвезет тебя домой. Если вдруг я тебя ограблю, твоя мама будет знать, где меня искать.

— А вы сильно рискуете, — хмыкает она, открывая паспорт и зачитывая: — Михаил Иванович Кайсаров.

— Умеешь читать?

— Лучше тебя! — Она фотографирует все заполненные страницы, отправляет контакту «Мать моя женщина» и возвращает мне документ. — Значит, женат ты еще не был?

— Я слишком стар для вас, госпожа Елка, — улыбаюсь ей, открывая заднюю дверь и кивая на детское кресло, в котором привез сюда Марининого сына.

Она залезает в него, поправляет курточку и предприимчиво отвечает:

— Но не для моей мамы.

— Сосватать нас решила?

— Почему бы и нет? — Жмет она плечиками.

Открываю портмоне и показываю ей маленькую фотографию Полины.

— Моя подруга.

— Бве-е-е… — демонстрирует Елка рвотный позыв. — Пластиковая кукла. Зачем она тебе?

— Сейчас такие в тренде. Не Аленушку же с косой до пояса по морям возить.

— Ты просто не пробовал отношения с простой девушкой.

— Да пробовал, — вздыхаю, любуясь Полиной. — Было у меня одно чудище. Если бы за голову не взялся, сейчас воспитывал бы с ней Иванушку твоего возраста. Представляешь, я директор фирмы. Солидное окружение, крутые партнеры. У всех отполированные жены или подружки. А у меня… — усмехаюсь, вспомнив то недоразумение. — Вот такие очки на пол-лица, — показываю Елке. — Секущиеся волосы. Растянутая кофта по колено. Брекеты на зубах. И родинка в пять копеек на щеке. Я с ней на спор связался. Еле удрал.

Девчонка хохочет, ярко представив, с какой жабой я однажды спутался. Как же ее звали? Не могу вспомнить. Этот ужас страшнее атомной войны все Монашкой называли. Я от них не отставал.