– Были у меня?

– Да, и… я прочла письмо, то, в ящике, – говорит она тихо.

– Вы прочли? Значит, вы знаете.

Она кивает:

– Да, знаю…

Так тяжело, так смутно. И о чем он спрашивает, разве не ясно? А может быть, всего этого нет, все это только снится. Этот полутемный балкон, и открытая дверь, и лампа на столе.

– Люка, – Арсений берет ее за руку, – ведь вы славная девочка, вы хорошая девочка, не правда ли? И вы никому не скажете, дайте честное слово, что не скажете?

Зачем он это? И кому она может сказать?

– Ну дайте же слово.

– Честное слово, – говорит она тихо.

Все непонятно. Совсем, совсем не этого она ждала.

– Помните, Люка, если вы проговоритесь, будет страшное несчастье. Я вам верю. Никому, слышите. Ни даже самой Вере.

– Ну конечно. Раз никому, так и не Вере.

Он выпускает ее руку:

– Так помните, никому, – и улыбается, успокоенный. – А читать чужие письма стыдно, Люка. В особенности такой милой девочке, как вы. Но вы больше не будете, не правда ли? А теперь бегите домой.

Как домой?.. Он посылает ее домой?..

– Я пришла, – говорит она хрипло, собрав последние силы, – оттого, что я тоже люблю вас. Я бы не сказала, если бы не прочла письма.

– Вы меня любите? – Глаза его становятся большими и удивленными. – И при чем тут мое письмо?

– Ах, зачем вы притворяетесь? – Люка топает ногой. – Зачем? Ведь я знаю. Я прочла письмо, вы меня любите.

Он внимательно и удивленно смотрит на нее.

– Вот оно что, – говорит он задумчиво. И только теперь замечает ее длинное платье, ее намазанные губы и подведенные глаза. – Вот оно что. – И снова берет ее за руку. – Так вот оно что. Вы любите меня, маленькая Люка. И вы из письма поняли, что я тоже люблю вас?

– Ну да, да. – Люка чуть не плачет.

– И вы пришли ко мне?

– Ну да…

– И чтобы понравиться мне, так нарядились?..

Люка молча кивает. Ее пальцы дрожат в его руке.

– Вы дрожите? Вам холодно?

Она качает головой:

– Нет.

Луна освещает балкон, лунный свет падает прямо на Люку, на ее белое шелковое платье, на ее светлые волосы, на ее встревоженное лицо.

– А вы прехорошенькая, Люка. Как я раньше не замечал? Но все-таки зачем вы пришли?

– Чтобы вы знали, что я люблю вас, – грустно говорит Люка.

– Ночью?..

– Я думала, когда любят, всегда хотят быть вместе ночью…

Он смеется:

– О, да вы, я вижу, опытная, – и ведет ее в комнату. – Не бойтесь. Я ничего вам не сделаю.

– Я не боюсь…

Он подводит ее к дивану:

– Садитесь, Люка.

Она покорно садится. Дверь в сад открыта, там темно и цветы. Диван широкий, много подушек. Арсений с любопытством рассматривает ее:

– Какая смешная, какая хорошенькая. И губы намазаны. Так вы любите меня?

– Люблю, – грустно и устало отвечает Люка.

– Давно?

– Всегда.

– А вы никому не скажете, Люка?

– Я ведь дала уже честное слово.

– Нет, поклянитесь, Люка, что не скажете. Если кто-нибудь узнает, главное Вера. Клянетесь?

– Зачем же Вере рассказывать? Ей неинтересно…

– Клянетесь, что не скажете ей?

– Клянусь. Никому…

– А теперь…

Он наклоняется к ней. Черные блестящие волосы, черные блестящие глаза, и губы его так близко. Эту минуту она ждала всю жизнь.

– Так вы любите меня, Люка?..

– Люблю, – вздыхает она.

Он обнимает ее голые плечи, притягивает к себе:

– Любите? – и целует ее в губы.

Люка порывисто вздыхает. Она, как испуганная птица, сидит на самом краю дивана. Из-под бального платья смешно выглядывают ноги в коротких детских чулках. Он целует ее голые, надушенные колени. Губы у него холодные. Шелковое платье шуршит. Она тихо вскрикивает, закрывает глаза и беспомощно опрокидывается на спину, в мягкие подушки…

Тихо, слышно только, как стучит сердце, как шуршит шелк под ее пальцами. Тихо, мучительно, блаженно…