Не сомневаюсь, что подружка передала Милене этот разговор, ибо сразу после этого Милена пропала на две ночи, поручив ей своих пацанов. Я спросил ее: «Где Мила?». Та тут же ее заложила: «Ночует у отца младшенького сына». У меня потемнело в глазах. Несколько дней ходил, как замороженный. Мир вокруг стал холодным и пустым. Нет преступления страшнее измены. Вы можете возразить, что есть: убийство. Ерунда. Умереть человек рано или поздно всё равно должен (если не выпьет волшебный эликсир). А вот изменившая женщина убивает бессмертное: она убивает любовь. Любовь подобна азартной карточной игре, в которой всё ставится на кон; остановиться в ней невозможно, и в ней не существует никаких правил, кроме одного: мухлевать и жульничать нельзя.

Раскаяние бывает трех видов: со слезами, без слез, без раскаяния. Через пару недель, когда я уже очухался, на пороге лабораторной комнаты вдруг появилась раскаявшаяся, но бодрая Милена: «Привет, Викентий! Как поживаешь?». Я ответил философски: «Дни заполнены, но жизнь пуста». Мила мило улыбнулась. Помолчали. «У тебя не найдется хорошего учебника по молекулярной биофизике?», – спросила она, не выдержав затянувшейся паузы. Протянул ей книгу. Она выразила радостную благодарность: «Спасибо большущее. Почитаю, а завтра принесу. Ладно?». Я заметил: «Тут 500 страниц. Вряд ли ты прочтешь даже за неделю». Она пришла через два дня, ничего не прочитав. Возвращая книжку, ждала, что я что-нибудь скажу. Я молча поставил книгу на полку. Мила обронила проникновенно: «Что ж. Пока. Лучшего человеческого отношения я не встречала». И стремительно ушла, махнув лисьим хвостом.

Победить женщину – в этом нет славы. Быть побежденным женщиной – в этом есть позор. Хочешь быть победителем – избегай женщин. Без женщин жить скучно, но жить для них – глупо. Именно такие слова сказал бы какой-нибудь древний грек, глядя на мое самочувствие. Я был побежден, разбит, раздавлен. Вспоминая Милену, уныло думал: «Сначала я ее добился, потом она меня добила».

После разрыва с Миленой мне было противно даже думать о женщинах. Но так уж устроена природа мужчины, что избыток гормонов рано или поздно толкает его на поиск очередной принцессы. Я начал поиск в Казани, куда поехал на научную конференцию. Там встретил Гэлю – миниатюрную умненькую татарку, ничуть не похожую на восточную женщину. У нее были светлые волосы, курносый носик, серые глазки и стройные ножки. Гэля потчевала меня татарскими сладостями, названия которых так же невозможно запомнить, как латынь. А я угощал Гэлю конфетами, вином и своими очередными научными идеями. Через неделю уехал и написал Гэле письмо. Она ответила, что рада будет снова встретиться, так как вскоре собирается в Москву в связи с подготовкой к защите кандидатской.

Я встретил Гэлю в Москве на Казанском вокзале. На ней была коротенькая кожаная куртка, из-под которой волнительно топорщилась пышная юбка. Рыбу ловят удочкой, собаку булочкой, а мужчину юбочкой.

Я стал водить Гэлю по музеям, а она меня по институтам, где работали ее оппоненты. Кроме того, мы посетили лабораторию Бубрецова, где я раньше делал диплом. Бубрецов пообещал написать Гэле отзыв.

Я поведал Бубрецову о своих последних изысканиях. Суть результатов сводилась к тому, что молекула, находящаяся в ЭВС, способна передать энергию другой молекуле только при контакте их электронных облаков, при столкновении. Этот вывод противоречил не только тем результатам, которые получал Бубрецов, но и общепринятому мнению, что энергия может легко перескакивать с молекулы на молекулу на расстояние 100 ангстрем. Я показал Бубрецову свои данные. Он долго рассматривал графики и придирчиво выспрашивал о деталях эксперимента. Я подробно рассказывал и объяснял. Бубрецов заволновался: «Наши данные пгямо пготивоположны». Я попросил: «Покажите их, пожалуйста». Он обиделся: «Викентий, ты что – не вегишь мне?». Я уперся: «Верю, но, как говорится, не доверяй своим двум чутким ушам, а верь единственному кривому глазу». Однако Бубрецов свои данные не показал, а снова начал смотреть мои. Наконец, не найдя ошибки, заявил: «Это пгосто частный случай. Не более чем стганное исключение, которое жаждет стать пгавилом». Я возразил: «Мы обычно пытаемся свести всё к законам и правилам, ибо это дает чувство удовлетворения упорядоченностью бытия; однако реально сталкиваемся только с примерами и исключениями. Использование правил – скорее исключение, чем правило. На правила нужно смотреть всего лишь как на речные бакены, обозначающие нужный курс». Бубрецов разозлился: «Твои данные пготивогечат основам науки. Значит, они ошибочны». Спор начинается с недоразумения, переходит в ожесточение и заканчивается остервенением. Я рассердился: «Это не случайные наблюдения, а специальные опыты. Я привел Вам факты. Они не противоречат основам, а лишь уточняют некоторые существенные детали». Факты это булыжники, которые спорщики швыряют друг в друга до тех пор, пока у обоих хватает воображения. У Бубрецова аргументов не было, и он бодренько прокартавил: «Кто знает основные пгинципы, тому факты не помеха». Поскольку наша дискуссия перешла от конкретики к философии, то я перестал спорить. Прекращает спор тот, кто устал.