– Да, она с поэзией в ладах, – кивнула Клитемнестра. – Я очень рада: такой талант – большая редкость. Ты права, дар Аполлона.

Задыхаясь от быстрого бега, обе девочки подбежали к нам и бросились на одеяло.

– Всегда она прибегает первая! – сказала Ифигения, показав на Гермиону.

– Да, как ее мама, – ответила Клитемнестра. – Зато ты можешь делать то, чего не умеет она. Например, сочинять стихи и играть на лире.

Ифигения светло улыбнулась и отбросила прядку волос со лба. Она была славной девчушкой, с черными кудрями, как у отца, и светлой кожей, как у матери.

– Да. И мне это нравится больше всего на свете!

Гермиона потирала свои ободранные коленки. Она почти все время носилась по саду и к лире даже близко не подходила. Дядьям, моим братьям, очень нравилось учить ее скакать верхом и стрелять. Моя любимая кукла, которую вручила ей матушка, валялась без внимания.

Менелай обожал дочь, но считал, что со временем у нее должен появиться брат.

– Голубка моя!

Я наклонилась и взъерошила ее золотые, как у меня, кудри. Мы любили перепутать пряди волос и потом угадывать – где чья. Угадать, конечно, никогда не удавалось, но игра позволяла нам с новой силой ощутить, как мы близки.

Я посмотрела на Клитемнестру и заметила тень… Что-то гнетущее и подавляющее. Непрошеный дар священных змей открывал мне тайные побуждения человека. Я слышала отголоски его внутреннего голоса, эхо глубоко спрятанных помыслов.

Если б могла, я вернула бы этот дар обратно. Я не хотела его! Умоляю, змеи, заберите! С тех пор как змеи коснулись моих ушей и глаз, я слышала и видела много такого, о чем предпочла бы не знать, погружалась в тайны, о которых лучше не ведать.

Жрец сказал, что даров будет три. А пока проявил себя только один. Но я утешалась тем, что, может, одним все и ограничится.

– Клитемнестра, сестра! – еле слышно выдохнула я. – У тебя все в порядке?

– Конечно! Почему ты спрашиваешь? – удивилась она.

Значит, пока не сбылось. И надо молить Зевса, чтобы не сбылось. Но ее окружало плотное черное облако, я отчетливо видела.

Стояла зима. В море никто не рисковал выходить, корабли лежали на берегу, набитые камнями, чтобы их не унесло в море. Передвигаться можно было только по суше, но путешествовать по обледенелым скользким дорогам – невеликое удовольствие, и путешественников встречалось немного. Среди этих немногих оказались и мы с Менелаем: Агамемнон просил нас приехать в Микены. Зачем – мы не знали, письмо было туманным.

Земля оголилась, деревья стояли без листьев. Гермиона подергала меня за плащ.

– Мне холодно, – пожаловалась она.

Я сняла со своих плеч меховую накидку и закутала ее.

– Скоро приедем, – успокаивала я.

Она улыбнулась в ответ. Уже восемь лет, а для меня она все та же малышка.

– А зачем дядя Агамемнон зовет нас? – спросила она.

– Не знаю. Может, хочет сделать подарок.

– Я не хочу подарков от дяди Агамемнона. Он злой. А повидать Ифигению с Электрой хочу.

Надежды Агамемнона не оправдались, Клитемнестра снова родила девочку. Ее назвали Электрой – «янтарь», ибо глаза у нее были янтарного цвета. Ифигении было уже одиннадцать лет, но она по-прежнему с удовольствием играла с Гермионой, которая была младше. Я очень удивилась, когда узнала, что Агамемнон хочет выдать ее замуж. И за кого?

Показались каменные львы, охранявшие въезд в Микены. В лучах закатного зимнего солнца они отливали золотом. Меня охватывало чувство восхищения перед их красотой, но возникло непонятное чувство тревоги перед будущим. Я не любила Микены, хотя здесь были прекрасные виды на горы и на море. Дворец подавлял меня, подавляли высокие стены с крепостными валами, сложенные из огромных камней. В тяжелом и влажном воздухе я задыхалась.