– Так вот пустырь мужик этот выкупил и расширил двор.

– Какой мужик?

– Ну, Громозека. Ты, наверное, его не знаешь. Приезжий. Но уже обосновался здесь на постоянку. Взял здесь в аренду землю, работает. Что-то выращивает. Лошадей развел. Богатый. Но злой.

– Злой? – удивилась Рита.

– Его все боятся.

– Даже ты? – не поверила подруга.

– Я с ним не сталкивался. Не пересекался. Мне до него дела нет. В селе слух ходит, что он жену грохнул.

– Ужас какой. Это правда?

– А я откуда знаю? Я ж не следователь. Бабки судачат, что была жена, а теперь нет ее. Дети его боятся. Ходили, просили, чтоб на лошадях покатал, а он им такие страшилки наговорил, что они теперь к нему ни ногой. Теперь боятся персики воровать.

– Так ведь это хорошо.

– Чего хорошего? Всю жизнь воровали, а теперь боятся.

Рита спорить не стала. Они как раз обошли глухой забор, и вышли к кованым воротам, объединяющих два двора.

От маленького переселенческого домика не осталось ни одного камня, ещё при прошлых хозяевах, но это преображение превосходило все позволенные фантазии. Дом увеличился, к старому пристроили комнаты, но ни один стык не выдавал недавние строительно–монтажные работы. На месте старого стоял огромный двухэтажный дом с широкой многоступенчатой лестницей к главному входу. Балясины каменные – колонны Исаакиевского дворца в миниатюре. Дворик был по-хозяйски ухоженным, ни соринки, ни травинки. На заднем плане виднелся крытый бассейн, рядом деревянная баня.

Удивительно для сельской местности. Нет, конечно же бани есть почти в каждом дворе, а вот бассейн – это настоящая роскошь, присыпанная европейским стилем и избалованностью, несвойственным местному коренному населению.

Двор без признаков огорода, сада, курятника и свинарника. Газон с нежной молодой травой, тропинки из плиточки выложены в плавных формах, мягко обходя вечнозеленые деревья. И огромные высокие кусты пионов.

Рита пришла в восторг, открыла рот и охнула.

Пионы – нежная слабость Риты. Ни к одним цветам она не относилась так трепетно и романтично.

Рита стояла, бескультурно заглядывая в чужой двор, и любуясь чужой клумбой.

– А вот и ваза?

Ромка вывел её из примитивного любования живыми цветами своим возвышенным желанием спасти букеты срезанных цветов.

– Что? – не поняла Рита.

Ромка тыкал пальцем сквозь прутья кованых ворот, показывая на массивный вазон, стоящий на крыльце двухэтажного красивого дома.

– Сейчас я ее достану – заявил он.

– В смысле, достану? – не поверила она своим ушам.

– Держи – он всучил ей в руки букеты и прошмыгнул в открытые ворота.

– Ты куда?

– В случае опасности свисти.

– Ромка…

– И не отсвечивай здесь.

– Вернись, сейчас же.

– Я выйду, свистну.

– Свисти, когда тебя собаки покусают – предложила безжалостно Рита, уходящему во двор Ромке.

Он приложил палец к губам, юркнул между сосной и туей и скрылся.

– Супер – возмущенно устраивая букеты на кованую лавочку в одном стиле с воротами и садясь рядом, пробубнила она – ждет меня Петровка, тридцать восемь. Дожилась.

За ее спиной послышались топот медведя, заросли расступились, и из них вылез Ромка, точнее пока только его голова.

– Бу – напугал он.

Рита снисходительно напугалась (сделала вид) и потребовала:

– Вылезай оттуда.

– Не могу, мне ваза нужна.

Объяснять ему, что это не ваза, а вазон, и скорей всего тяжелый, как мешок цемента, она не стала. Предупредить она, конечно, могла, но не видела в этом толк. Раз уж подвыпивший человек решил чего-то добиться, он будет пытаться это делать. Не факт, что добьется.

Заросли сошлись, и Ромкина голова исчезла, точнее он весь. Но ненадолго.