Мужчина приносит деревянную доску, на которую ставит сковородку. И садится в кресло напротив. Моя бабушка так делала. В детстве я ела прямо из сковородки. Бабуля говорила: так вкуснее. Я не знаю, в чем секрет, но было действительно вкуснее, чем в самых элитных ресторанах на фарфоровых тарелках.

— Самообслуживание, кошка, — глазами указывает мне на еду, принимаясь наполнять свою тарелку картошкой и салатом.

— Меня зовут Александра! — упрямо заявляю я.

— Я в курсе, — ухмыляется.

— Тогда не называй меня больше кошкой! — вздергиваю подбородок и накладываю себе немного картошки и салата.

— Я буду называть тебя так, как мне хочется, кошка, — демонстративно тянет последнее слово.

— Тогда я буду называть тебя психом, — боже, откусите мне язык. В мой план не входит злить его.

— Эх, кошка, ты слишком дерзкая. Но тебе повезло, что мне это нравится, — снова ухмыляется. И этому психу идет улыбка, даже язвительная.

— А как тебя зовут? — пора собирать информацию.

— Я не против «психа», — смеется. Весело ему!

— Ну тогда, псих, передай мне рыбу.

Двигает ко мне тарелку, настороженно щурится.

«Я хорошая девочка. Очень хорошая девочка, — проговариваю про себя, но улыбка выходит кривой. — Я хорошая девочка и бездарная актриса».

Молча едим. Вкусно. Правда, очень вкусно. Либо я жутко голодная. Этот мерзавец умеет готовить. Но ему я об этом не скажу.

Изображая очень смиренную и покорную девочку, я поднимаюсь с места и убираю со стола. Мужчина приподнимает брови, откидывается в кресле и с интересом за мной наблюдает. Если нельзя просто сбежать, значит, нужно быть хитрее. Похититель идет на контакт, нужно этим воспользоваться. Сдаваться и ждать своей участи, как овца, я не собираюсь.

Беру заваренный чай, чашки, сахар и несу в гостиную. Псих, как он представился, усмехается. Сажусь назад, беру чай, покручивая бокал в руках, отворачиваюсь к окну. Стемнело уже. Сутки пролетели. Даже не представляю, что творится с отцом и мамой. На Вадика мне почему-то плевать. Он не герой моего романа, не тот мужчина, который будет отважно искать свою девушку. Скорее всего, он крутится возле отца, поддакивая ему, изображая тревогу. Вернусь домой – пошлю его к черту. Извини папа, твой протеже – чмо.

Чувствую, что похититель прожигает меня взглядом, даже мурашки по коже прокатываются. Резко поворачиваюсь и внаглую смотрю на него. Расслабленный, вальяжный, глаза горящие.

— Какова твоя цель? Деньги? Месть? Личное? Ради чего ты нарушил закон и похитил человека? — спокойно спрашиваю я, а гад оскаливается, как зверь.

— Не забивай свою красивую голову. Ты просто инструмент в большом противостоянии.

— Я инструмент? Как легко ты решаешь судьбы людей, — с раздражением кидаю ему. Молчит, прекращая улыбаться, отставляет чашку чая, одним движением отодвигает стол и резко подается ко мне. Глаза опять черные-черные. Бездна. Пугает. Сердце начинает колотиться. Сжимаю руками чашку, пытаясь выдержать его взгляд.

— Твой папочка не гнушается судьбами людей. Поверь, киска, похищение, по сравнению с тем, что творит Павлов, – детская шалость. Это карма, на каждое действие будет противодействие, — спокойно, но очень холодно проговаривает он мне. Мерзавец. Кишка тонка решать дела с моим отцом лично. Закусываю щеки изнутри, чтобы не выкрикнуть ему это в лицо. — А если ты будешь хорошо себя вести, то не пострадаешь в это войне.

— Можно хотя бы позвонить и сказать, что со мной все хорошо? — уже искренне прошу я. — Пожалуйста. Ну хоть как-нибудь дать знать, что со мной все в порядке.