- Сейчас, Танюш, - подмигивает продавщица, и исчезнув в святая святых своего хозяйства, возится в закромах довольно долго, потом, выходит с довольной миной и несёт на вытянутых руках, словно дар богов, упаковку ветчины в вакууме, - вот, бери! От сердца отрываю, себе придержала, да деверь привёз ящик тушонки, так что пока не съедим, ничего брать не буду. Ты моих проглотов знаешь…
А дальше, можно слушать и слушать про то, какие у неё хорошие парни, богатыри один к одному все трое, да только девки – привередницы в мужья их брать не спешат, и что варить им приходится разом десятилитровую кастрюлю борща…
Даже без намёков ясно, куда камень летит, но в моём огороде его никто не ловит, знаю я её хороших парней. Им бы, где-нибудь на пьяной вечеринке кулаки почесать. Бизнес что ли организовать под лозунгом «Свадьба без драки – деньги на ветер!»
Я бы всех троих наняла на постоянной основе – эти не подведут! Только деньги за услуги надо брать заранее, так сказать, со стопроцентной предоплатой, а то после такой драки у заказчика все средства на восстановление разрушенного уйдут и на выплату компенсаций морального и физического вреда гостям.
Так что ясно, как белый день, почему тётя Тома печётся обо мне,
- Да мне бы хлеба и сосисок пачку, - пытаюсь отказаться поделикатней, но куда там,
- Бери, дорогая, не пожалеешь! А хлебушка я тебе тоже сейчас посвежее принесу! Тут-то, – она машет на прилавок с остатками чернушки, - вчерашний, а мне хлебовозка уже сегодняшний доставила, даже не остыл, хотя на улице морозюка ещё та! - поёт соловьём продавщица. Ничего не остаётся, как купить предложенное и поскорей распрощавшись,
- Пора мне, тёть Том, с ног валюсь, спать охота! – бежать подальше…
Уже рассвело. Холодное солнце розовым шаром повисло чуть выше горизонта. Воздух от мороза звенит. Деревья, покрытые игольчатым инеем, замерли в параличе, кажется, только тронь ветку, она осыплется осколками, настолько хрупка. Снег под ногами скрипит так, будто гигантский кролик грызёт огромный капустный лист, звонко, громко и хрустко.
Щёки спрятаны под необъятным шарфом, а нос – бедолага скоро превратится в сосульку. Пар от дыхания, схватываясь морозом, так и застывает ледяным облачком, ещё немного, и кажется, попадает прозрачными звонкими бусинами на снег. Какие тридцать ниже нуля? Сегодня, наверное, все сорок, а то и сорок пять! Скорей бы домой!
Под лай соседских псов поскорей добираюсь до своей избушки. Отпираю, внутри, ясное дело, чуть теплее, чем снаружи, надо скорей печь растапливать. Сутки меня не было, ветхий домик, знававший лучшие времена лет сто тому назад, совсем выстыл. И вот так каждый четвёртый день, когда возвращаюсь после суток, вместо того, чтобы забраться в кровать и заснуть, принимаюсь согревать рыхлые дырявые стены…
Пока приношу дрова, не раздеваясь, растапливаю печурку, и сижу возле неё на низкой скамеечке в ожидании, когда разгорится поуверенней промёрзшая древесина, думаю о странном бомже, оказавшемся сегодня ночью в нашей больнице.
Трескучие морозы испытывают регион на прочность уже больше недели, где же он прятался столько времени, бедолага, как не умер от переохлаждения?
Надо было поинтересоваться у Никитичны, в чём его к нам доставили, а я и не сообразила. Как всегда, умная мысля приходит опосля!
А вдруг, там в его вещах был ответ, или хотя бы намёк, кто же он такой и, откуда? Может, записка или какая-нибудь квитанция, хотя бы автобусный билет? О чём я только думаю? Кто такое чудовище пустит в транспорт?