Мое молчание становится неловким, и папа берет инициативу в свои руки.

— Проходи, Агата, присаживайся, — указывает на стул.

— Доброе утро, — опомнившись, тихо говорю всем сразу, занимая место слева от него.

Крупные папины ладони сцеплены в замок. Скулы нервно сжаты. Вижу, что он раздражен. Поглядывает на меня искоса. Но в целом, кажется, первые эмоции выплеснуты, и сейчас папа собран.

— Мы в общем-то все уже выяснили, — подает голос мама. Она на редкость кротка, переводит внимательный взгляд между папой и Ириной Максимовной. Словно опытный посредник в сложных переговорах.

— Да. Я очень рада, что мы одинаково смотрим на решение проблемы, — отзывается мама Ростика и делает глоток из кружки.

Я в замешательстве. Похоже, прервала их прямой разговор. И теперь они обмениваются фразами, из которых мне ничего непонятно! Так дело не пойдет. Без всяких отступлений задаю свой самый главный вопрос:

— Когда я должна буду поговорить с Ростиком?

Вместо ответа Ирина Максимовна посылает маме многозначительный взгляд, затем ласково обращается ко мне:

— В этом нет необходимости. Я здесь от лица Ростислава и всей нашей семьи. — Ее брови поднимаются домиком, а на губах растягивается доброжелательная улыбка. — И я, и твои родители — мы все понимаем, как тебе сейчас нелегко. Надеюсь, что этот период в твоей жизни пройдет как можно быстрее. Вы с Ростиславом так молоды, перед вами открыты любые двери. Здесь нет ничьей вины и выбор очевиден.

— Все верно, — твердо кивает папа. — Вас с Ростиславом ждет прекрасное будущее. А сейчас вы сами еще дети. Еще самим нужно набраться ума и опыта.

От меня отступает смятение, вызванное неожиданной встречей, и вместе с тем вдруг доходит смысл прозвучавших слов. Они хотят, чтобы я избавилась от ребенка?! Жар тут же заливает щеки, и я впиваюсь в маму прямым возмущенным взглядом. Та понимает мой настрой и торопится попрощаться с гостьей:

— Раз все решено, больше вас не задерживаем. Я провожу.

Они обмениваются дежурными, любезными фразами и покидают комнату.

Бросаюсь к крану и залпом выпиваю стакан воды. Стараюсь сдержать негодование, которое внутри меня набирает дикую силу.

Мама первой возвращается на кухню. Тут же требую от нее ответов:

— Что значит "все решено"? Что решено? Мы с тобой вчера договорились через Ирину Максимовну связаться с Ростиком. А вы что устроили? Что за решения без нас?

— Спокойно, — мама выставляет перед собой ладони. Я вздыхаю, ставлю стакан в раковину и останавливаюсь рядом с ней. Пусть по моему телу пробегает дрожь, а грудную клетку сдавило, словно в тиски, все равно всем своим видом даю понять, что готова слушать. Мама прислоняется к столешнице. Коснувшись моего плеча, говорит:

— Я расскажу тебе все, как было. Я позвонила Ирине, объяснила ситуацию. Она сама приехала утром, мы не планировали встречу. Решили, что нужно сдать анализ крови...

— Но папа не это имел ввиду, — не вытерпев, перебиваю ее.

— Конечно, не это! — раздается резкий голос, и мы наблюдаем, как папа проходит на кухню.

Мама недовольно смотрит на него, убирает ладонь от моей руки. Папа останавливается напротив. Я силюсь выдержать его сердитый взгляд.

— Вы с этим мальчишкой достаточно натворили. Расхлебывать теперь нам. Так что решать будут взрослые, — категорично заявляет он.

— Мне через неделю девятнадцать, — произношу с досадой.

— Давай, поговори мне про совершеннолетие! Только заикнись еще! Как скажем, так и поступите. А ты, — он переносит свой запал на маму, — хватит вилять вокруг да около. Говори ей все прямо! — Папа вновь поворачивает голову ко мне. — Радкевичам этот ребенок не нужен. Вот и прилетела она с утра пораньше. Смирись с тем, как обстоят дела, — он держит паузу. Я прикусываю губы, чтобы не расплакаться. Папа сохраняет спокойствие. Может быть, только внешнее. Может быть, он считает, что так правильно, но мне очень горько и обидно. — Все, я уехал, — добавляет и выходит из комнаты.