— Не могу, — выпаливаю испуганно. Это выглядит странно, поэтому поясняю: — Я же на машине. Не могу её бросить.

— Поручу человеку привезти её к твоему дому.

И почему он так настойчив? Вижу ведь, как ему всё это не нравится. Ещё и дышать начинает прерывисто и часто. Нервничает?

— Романова, давай быстрее, пока я не передумал, — кидает грубо, вцепившись ладонью в ручку дверцы.

Прижимаю к себе сумочку и не знаю, что делать.

С одной стороны, слабость может повториться. А на дороге это чревато серьёзными последствиями.

А с другой… Ему будет некомфортно, когда в салоне окажусь я.

Марина, что важнее — твоя жизнь или мучения мизофоба, который, кстати, сам решился подвезти тебя?!

Может, он вообще лечится таким способом…

— Хорошо, — быстро соглашаюсь, пока не передумала. Аккуратно сажусь в салон шикарного автомобиля. Лучше, чем у Антона. Стараюсь не шевелиться, разглядывая свои босоножки. Да вроде чистые, пыли не натащила…

Внимательно наблюдаю за Нестеровым, что обходит машину. Открывает дверь со своей стороны, снимает перчатки. Подаётся корпусом вперёд, оказываясь в салоне лишь наполовину. На панели возле ручника в подставках стоит вся артиллерия. Пакеты, салфетки, антисептики… Вот это порядок!

Я, как мама двоих детей, восхищена. Такое мне может только сниться.

Заостряю внимание на пальцах Нестерова. И дыхание перехватывает. У меня никогда не было фетиша на длинные, слегка худощавые пальцы. А теперь, кажется, есть.

Он тянется к пачке пакетов.

Присматриваюсь ещё внимательнее. И всё внутри скручивает от вида рубцов на идеальных ладонях. От чего они? Не похоже, что от острых предметов. Скорее это обычные пятнышки, как от… содранных болячек.

У моих детей частенько такие на коленях.

Нестеров берёт пакет, выкидывает туда перчатки.

Сколько же раз он так меняет их?

Следом идёт антисептик. Запах спирта ударяет в нос даже на расстоянии.

— Давай сюда руки, — звучит ровно, без недовольства. Рефлекторно протягиваю ему ладони. Пара капель, и я растираю их, понимая, что теперь смогу спокойно пристегнуться. Не придётся просить его сделать это.

А то как в романах… Он наклонится, чуть ли не завалится на меня, наши взгляды встретятся, горячее дыхание смешается, и… Нет уж, спасибо.

Интересно, он каждый раз проводит этот ритуал?

Садится в машину, протирает салфетками руль. Я параллельно пристёгиваюсь и стараюсь вообще не шевелиться.

— Значит, это из-за голодовки?

Дёргаюсь от внезапного вопроса. Да я будто не в машине сижу, а на пороховой бочке!

— Ненамеренной. Просто есть неохота.

— Есть шанс, что, приехав домой, ты не поешь?

— А огурцы считаются едой?

Надо будет заехать в магазин, накупить продуктов, пока дети заняты делом.

— М-да…

Ну что опять не так?

Не знаю, но он вытирает телефон и кому-то звонит.

— Здоров, Бахрамов. Да, скажи своим, чтобы подготовили мне зал. Полчаса? Да, нормально, как раз доедем.

Куда доедем?

Как только он отключается, повторяю этот вопрос, но уже вслух.

— В ресторан, — отвечает, невозмутимо трогаясь с места.

— А я думала, что вы не посещаете настолько общественные места.

— Так и есть, — отрезает, так и оставляя множество вопросов в моей голове. — Но есть одно исключение.

Он что, ради меня будет сидеть на стуле, забитом микробами, и смотреть, как я ем? Не дай бог.

Мы едем молча, и я даже не могу расслабиться. Услышав любимую песню, играющую в плейлисте Саввы, еле покачиваю головой.

Почему мизофоб он, а боюсь уронить хоть волосок — я?!

— Женщина, — опять вздрагиваю от его голоса спустя долгие минуты молчания, — пошевелись. А то я словно с куклой сижу.