А тут собрался покупать его дерьмо.

– Начал дело. Наблюдаю.

Скорее бы. У меня уже не хватает терпения. Да чтобы Пятницкая работала на Романова… Дикость.

– Держи в курсе дела.

Через час я уже в офисе. Захожу в кабинет, сажусь за стол и начинаю изучать документы на подпись. На часах три дня. Вряд ли Рома сейчас ворвётся и скажет, что всем пора домой.

На очередной подписи дверь резко распахивается. Слышу цокот каблуков, но не поднимаю головы. Скоро будет весело. Но я все равно занимаюсь своим делом.

Знакомый резкий аромат духов заполняет кабинет.

– У тебя хоть капля совести есть? – с порога начинает мать. – Видел бы тебя отец с того света! Родной матери запретил появляться у себя дома!

– А у тебя совесть есть? – спокойно отвечаю я, не отрываясь от бумаг.

– Вот так ты разговариваешь с матерью? Я тебя растила, работала как лошадь, ущемляла себя во всём! А ты так благодаришь меня? – мельтешит перед глазами.

– Благодарят за что-то полезное. Это не про тебя.

– Я тебе глаза открыла! Сколько бы она ещё водила нас за нос? – мать резко садится в кресло напротив меня.

Меня передёргивает от её слов.

– Я не просил тебя открывать мне глаза. Мне прекрасно жилось в розовых очках. Теперь, благодаря тебе, я ненавижу собственную жену.

– Да она просто деньги из тебя тянула! Тебе что, нравится воспитывать чужого ребёнка? – с презрением бросает мать.

В груди что-то ноет из-за одного упоминании про Пашу.

Поднимаю на неё испепеляющий взгляд.

– Я не просил тебя открывать мне глаза, –чеканю, разъяряясь всё сильнее. – Мне прекрасно жилось в розовых очках. А теперь, благодаря тебе, я ненавижу собственную жену.

– Да она же просто деньги из тебя тянет! Тебе приятно воспитывать чужого ребёнка?

Я раздражённо бросаю ручку на стол. Она с глухим стуком катится по гладкой поверхности и падает на пол. Я не успеваю ответить, мать продолжает, не давая вставить ни слова:

– Думаешь, для меня это не удар? Я её как родную дочь любила! А она, наверное, со своим Димкой развлекалась. Помнишь, как ласково она с ним общалась? Как обнимались они?

– Она со всеми так себя вела, – цежу сквозь зубы, неожиданно для себя защищая жену. Я получил отрицательный тест. Это доказательство её измены. Но почему-то продолжаю оправдывать её: – Во время беременности она стала ласковой. Со всеми. И постоянно мёрзла.

– Это просто прикрытие! Вспомни, как она…

– Хватит! – резко обрываю её, вскакивая из-за стола. – Кто тебя вообще сюда пустил?

Мать замолкает, её лицо меняется. В глазах появляются слёзы, голос становится обиженным и дрожащим:

– Вот до чего мы дожили… Родную мать не пускают к сыну. Разве я это заслужила?

Я знаю, что сейчас начнётся спектакль. Слёзы, упрёки, обвинения. Я не хочу этого слышать.

– Я не хочу с тобой разговаривать, – говорю прямо и резко. – Не сейчас. Ты влезла в мою жизнь без разрешения. Будь добра, уйди отсюда.

– Слышал бы тебя сейчас твой отец…

– А знал бы он, что делаешь ты, – перебиваю её холодно.

На секунду в комнате повисает напряжённая тишина. Мы смотрим друг на друга, словно противники. В моём взгляде – злость и раздражение, в её – упрямство и обида, смешанная со слезами.

Я отвожу взгляд и нажимаю кнопку селектора на столе:

– Сообщите охране, чтобы Пятницкую Любовь Степановну больше не пускали в мой офис.

– Значит, так. Решил ещё и мать потерять? Ну и иди ты, Май…

Она резко поворачивается и выходит, громко стуча каблуками по полу. Я стою неподвижно, пока звук её шагов не стихает за дверью.

Поднимаю голову к потолку и тяжело вздыхаю.

С каждым днём становится всё только хуже.