— Марина Вячеславна, — торопился к ним как мог на разбитых артритом ногах пожилой мужчина. — Я на восемнадцатом складе был.

— Александр Степаныч, опять пятнадцатая линия, — прижала к себе девочку Марина. И отвлеклась от электрика, когда её пухлые ручонки с ямочками цепко схватили браслет — единственное украшение, что она зачем-то носила. Очень уж красиво переливались его крупные литые стеклянные бусины. А ещё она часто перебирала их в руках как чётки, когда думала.

— При такой мощности подключённого оборудования, — сильный, уверенный голос Гомельского обратил на себя взгляды всех, в том числе и пожилого электрика, которому его речь и предназначалась. — Зная, что именно с этой линией проблемы, было не самое умное решение поставить предохранитель по амперам превышающий силу возникающего тока. Конечно, он не сработал, и хорошо, что выгорел не весь щиток, — отшвырнул он в сторону доску, зло отряхнул руки и обратился к Марине: — На вашем месте я бы его уволил.

Он протянул руки к ребёнку.

— Хорошо, что вы не на моём месте, — спокойно парировала Марина. Словно от сердца отрывая это пахнущее детской присыпкой, клубничным шампунем и счастьем материнства существо, что было его дочерью.

Но малышка неожиданно заартачилась. Скривила губки, громко запротестовала. И ни за что не хотела ни покидать её руки, ни отдавать оккупированный браслет.

— Возьми, возьми, маленькая, — легко сняла Марина с руки украшение. И довольная улыбка, с которой дитё тут же потянуло его в рот, стала лучшим событием сегодняшнего дня.

Правда возвращаться к отцу она всё равно не хотела. Демонстративно отворачивалась, громко, безутешно, показательно плакала.

И как ни странно, принципиальный Гомельский сдался.

— Александр Степаныч, на сколько мне отпустить людей на перерыв? — мягко спросила Марина, вытирая с бархатной щёчки девочки крупную и блестящую как драгоценный камень слезу. Она и не думала увольнять человека, верой и правдой работавшего на неё столько лет, по прихоти заносчивого дяденьки, пробегавшего тут мимо со своими инвестициями. Ошибаться имеют право все, а Степаныч был опытным специалистом.

— Да здесь я быстро, — виновато засуетился мужчина, за каждую поломку переживавший как за свою личную вину, поясняя что именно он будет делать. — А вот с пятнадцатой линией придётся повозится.

— Хорошо. Работайте. Наташа, объяви двадцать минут перекур, — обратилась она к девушке, которая её сюда привела. — И пока не подключат весь «волнорез», все на ручную сборку пятнадцатой линии. Ребят, надо помочь! — оглянулась она.

— Хорошо, Марина Вячеславовна, — ответила сборочная команда почти хором.

— Пойдёмте, Роман Евгеньевич, выслушаю вас, — кивнула она Гомельскому. — Вы же за этим приехали, а не в наших щитках ковыряться? Надеюсь, в вопросах бизнеса вы разбираетесь не хуже, чем в электричестве.

И, глядя на пятнышки в форме рисовых зёрнышек на затылке вертевшейся у неё на руках малышки, втайне вздохнула, что от затеи устроиться няней лично придётся отказаться. Но ничего, у неё ведь есть Зойка.

4. Глава 4. Роман

Ехать на встречу к Моржову с женой и ребёнком, конечно, была плохая идея.

Во-первых, какие деловые вопросы с известным банкиром можно решать, держа на руках ребёнка? Никаких. Можно разве что обменяться общими фразами, пожеланиями и документами, да и теми со стороны частного инвестора Романа Гомельского слегка обмусоленными.

Во-вторых, три года назад Елизавета Мурзина, единственная дочь совладельца угольной компании, сменила свою мурлычущую фамилию на звучную Гомельская, а не Моржова, чем поставила жирную точку в их недолгом, но всё же противостоянии. Правда, истинный мотив конкуренции уходил корнями глубоко в недра угольного бизнеса, а истинная причина «победы» красивой фамилии — в многолетние деловые и дружеские отношения и взаимовыгодные договорённости, но то, что было на поверхности, придавало юной Елизавете ощущение собственной значимости и разжигало у мужчин дух соперничества. Даже сейчас.