Но он, как всегда, безупречен – ни единой эмоции.

– На колени!

И я ломаюсь, падаю на пушистый ковёр к его брендовым туфлям.

Он протягивает руку, касается волос, чуть натягивает их, массирует, а потом отщелкивает заколки. И непослушная волна кудрей сыплется на мои обнажённые плечи...

Платье, что сейчас на мне, тоже выбирал он. Оно больше открывает, чем скрывает. И теперь он накажет меня за это. Ведь другие мужчины глазели на принадлежащее только ему.

– Вытяни руки.

Повинуюсь.

Мои тонкие запястья взмывают вверх. Жест получается, будто умоляющий.

Одной ладонью он перехватывает их, другой – тянет узел дорогого шелкового галстука. Того самого, что перед выходом я столь старательно завязала сама…

Прохладная ткань скользит по коже, стягивая, обездвиживая…

Это будоражит.

Возможно, сегодня мне будет очень хорошо. Впрочем, мне почти всегда хорошо. Иного он не допускает. Хотя… если и допустил, я бы не смогла возразить… Ведь у меня нет права голоса. Я его игрушка. Его кукла. Его марионетка…

... тьма…

… вспышка…

– Лар, куда мы едем? – в панике кричу я и тереблю заблокированную дверь.

– В лес, – холодно отвечает он.

На меня не смотрит – сосредоточен на дороге. Сегодня его ладони затянуты в чёрные перчатки. Когда он надевает их – быть беде. Все используют перчатки, чтобы не оставлять отпечатков. Лар не исключение.

И это пугает до икоты.

Мало мне происшествий последних дней – похищение, толпа отморозков, глумящаяся надо мной, его ледяные слова: «Она не важна! Делайте, что хотите», пустынные коридоры, холодный подвал… А потом – мешок на голове, связанные руки.

И вот я в машине, а Илларион – за рулём. Мне бы радоваться, но мы едем за город, а погода сейчас не для прогулок. Вторая половина ноября, первые заморозки по утрам, а днём – пронизывающая сырость и морось.

– Лар, – выдавливаю улыбку: он злится, потому, что я выдаю не ту эмоцию, утешаю себя, – пошутили и хватит. Поехали домой.

– Я не шучу, – обрывает резко, стирает мою жалкую улыбку, – мы едем в лес.

– Но з-зачем? – бросаю взгляд на чеканный профиль. Такой вполне достоин, чтобы украшать монеты.

Я ведь люблю его. Он не может не знать. И временами верю, что он меня тоже… Лар умеет создавать иллюзию…

Господи, ведь меня похитили, когда я шла по торговому центру, гордо неся в сумочке бесценную длинную белую штучку с красными полосками. Купила прямо в одной из аптек молла, не утерпела, попробовала в тамошнем туалете… И вот! Ура! Те уроды забрали мою сумочку и кинули её в громадный шредер. Меня собирались следом… Брр…

– В лесу легче прятать, – прилетает безэмоциональный ответ.

Меня снова не удостаивают и взгляда. Губы сжаты, скулы напряжены и обострились…

Что ты творишь, Лар?

– Прятать, – повторяю на автомате, – что прятать?

Цепенею от жуткой догадки.

Нет. Не может быть.

Он не сделает такое…

Но моё знание этого мужчины снова подводит меня.

– Следы преступления, тело… – бросает Лар.

Будто само собой разумеющее.

– Лар, это бред… Ты не можешь поступить так со мной. Я ведь твоя жена!

– Ты же знаешь, – чеканит он, – это лишь на бумаге. Просто печати в паспортах. Важен только договор. Повтори его главный пункт?

Меня трясёт, я не верю в происходящее, что это говорит мужчина, который лишь несколько ночей назад шептал мне после страсти: «Ты пульсируешь в моей крови»…

Дразнил, значит? Врал?

Так беспощадно врал.

Впрочем, когда он меня щадил?

– Феодосия! – рявкает. – Я слушаю. Первый пункт!

– Лар… пожалуйста… – игнорирую приказ, касаюсь его руки… – если я тебе надоела, – это слово прожигает дыру у меня в груди, – можно же развестись… Просто отпусти меня тогда…