Чашка в руке дрожит. Я все пытаюсь разглядеть дно. Пытаюсь утихомирить мысли, не поддаваться эмоциональному анализу произошедшему. Это безумно сложно. Сложно не злиться на человека, который возможно причастен к смерти брата. Сложно расставаться с иллюзиями, жившими в тебе почти год.

— Почему ты так думаешь? – осторожно спрашиваю, все еще надеясь на какой-то крючок, за который можно зацепиться и оправдать незнакомца. Фактов мало, чтобы обвинить человека в преступлении, но очень хочется найти того, кто ответит за смерть Ромы.

— Косвенные улики, размышления, да и просто человек он не очень, - Жека разглядывает свои руки. – Я очень сожалею, что не был с Ромкой. Он ведь подписался на это задание ради того, чтобы заработать повышение, выбить зарплату повыше. Ему хотелось достойно тебя выучить, замуж выдать.

Появляется ком в горле. Мысленно прошу прекратить говорить о брате. Слезы жгут глаза. Мне невыносимо сложно воспринимать все в прошедшем времени. Сложно принять то, что Рома, мой любимый брат, больше не обнимет меня, не поддержит, не защитит. Да и сам он толком не пожил. Ни любимой, ни детей. Ничего после себя не оставил.

Мы вздрагиваем, когда слышим голоса. Неожиданно кто-то вторгается в нашу тишину. Жека встает, выглядывает в коридор. Кому-то идет навстречу. Беседуют тихо. Я догадываюсь, что это еще коллеги, осмелевшие прийти на похороны брата.

Смотрю на портрет Ромы. Красивый. Форма ему всегда была к лицу. Только вот хоронить будут без почестей. Я слышала краем уха шепот за спиной. Рому называли иудой.

Жека возвращается. Говорит, что нужно ехать в похоронный зал. Батюшка там отпоет. Кто захочет, тот простится. Потом скромным кортежем поедем на кладбище. После поминки в небольшом кафе. Я киваю. Я рада, что близкий человек нашей семьи рядом, помогает с организационными моментами. Одна я бы не вывезла все это.

В траурном зале мало людей. Почти никто не говорит. Эта тишина давит на перепонки. Я сижу на стуле и отрешенно смотрю перед собой. Смотреть на открытый гроб мне не хватает духу. Сдираю кожу на ногтях, кусаю изнутри щеку. Стараюсь не плакать. Не хочу, чтобы люди видели мои слезы.

Шум в дверях привлекает не только мое внимание. Жека моментально превращается в бойцовского пса, принявшего боевую стойку. В зал входят люди в черном. Все без исключения в черных костюмах. На фоне присутствующих, которые одеты кто в чем привык, незнакомые ребята выглядят массовкой из кинофильма с единым стилем.

— Вот падла, - шипит Жека, дернувшись со своего места.

Хватаю его за руку и не позволяю двигаться. Он вопросительно смотрит на меня, я качаю головой. Не хочу в этот день каких-то разбор, скандалов. Встаю и поворачиваюсь к человеку, возглавлявшему эту толпу. Мне стоит огромных усилий сохранять лицо, не пялиться в упор. Старюсь беспристрастно смотреть на того, о ком иногда мечтала в течение этого года.

Впервые мне удается его рассмотреть при свете дня. Он действительно жнец, не имеющий возраста, на которого время никак не влияет. Как был чертовски красивым в прошлом году, так и остался. В свете искусственной лампы черные волосы отливают едва заметной синевой. Темные брови. Стальные глаза смотрят без каких-либо эмоций. Ни за что не догадаешься, что переживает человек здесь и сейчас. Смуглую кожу оттеняет белоснежная рубашка. Черный костюм идеально на нем сидит. Видимо, сшито на заказ. От этой идеальности хочется заскрежетать зубами. В голове зудит мысль о том, что он скорей всего причастен к гибели Ромы. Может не прямо, но косвенно.