– Что-то ты рано… – замечает он.                       

– Сегодня так вышло… – только лишь говорю. – Поправить подушку? – спрашиваю, но он отрицательно качает головой.                     

– Мари только ушла. Она все сделала, не волнуйся, – успокаивает меня папа. Он всегда называл Марью Ивановну «Мари», и женщине это нравилось. Они такие милые, когда вместе. Женщина была настолько щепетильна в ухаживании за отцом, что мне практически ничего не оставалось делать. Она тоже в некой степени была одинока, а крепкая любовь до аварии так никуда и не делась, несмотря на инвалидность отца. Вот это настоящие чувства!                         

– Ты как? – спрашиваю, взяв его за руку.              

– Хорошо. Лежу себе, бока наращиваю и ничерта не делаю, а вокруг меня кудахчут две красивые женщины. Разве может быть жизнь лучше? – смеется он. Никогда не впадал в депрессию и старался поддержать меня. 

Я грустно качаю головой, но дарю папе ответную улыбку. Пытается быть оптимистом, но я-то знаю, какого ему на самом деле.

– Я люблю тебя, пап, – шепчу, прижимаясь к его груди.

– И я тебя, милая! – отвечает он, потрепав меня по волосам. – Ты такая красивая… Впервые вижу тебя в платье, – замечает, и мне с болью сдавливает грудную клетку.

У меня не было выпускного, не было бала и прочего: денег на это не хватило. Когда другие веселились, прощались и встречали рассвет, я сидела дома и плакала. Не потому что не могла себе этого позволить, а потому что на том выпускном балу все равно не было бы никого.
Я отстраняюсь от него и смущенно смеюсь. 

– Забыла переодеться…

– Мне бы хотелось, чтобы у тебя было больше таких радостей. Ты в том возрасте, когда хочется много красивой одежды, косметики, украшений…

– Это не про меня, – лгу, потому что часто смотрю на витрины магазинов с одеждой и всякими безделушками. И хотя не совсем умею пользоваться косметикой, подбирать украшения, не понимаю, как правильно наряжаться, поскольку мама умерла слишком рано, все же, наверное, желание красивых нарядов у меня в крови, как у обычной юной девушки. – У меня все есть, – заверяю его.

Отец качает головой и плотно прикрывает веки, словно от боли. Затем виснет длительная тишина, после которой он больше не возвращается к этой теме. 

– Иди поешь и ложись спать. Завтра опять на работу в кафе, – напоминает. 

Целую его на прощание, желаю спокойной ночи и ухожу в душ. Мне хотелось скорее смыть с себя прикосновения и запах Соболева, который, казалось бы, внедрился в меня и ощущался везде. Этот запах не был противным, скорее наоборот приятным, и это раздражало, поскольку так не должно быть. Это неправильно. И вообще я просто хотела скорее забыть этот день, его прикосновения, темный взгляд, ту дрожь, которую во мне вызывал мужчина. Я хотела забыть все, но у меня не получалось ни на мгновение, потому что впервые испытывала подобные эмоции, желание, а также страх с примесью возбуждения. И это было так необъяснимо…

Подобные мысли преследовали меня все время, даже когда я принимала душ. Горячая вода не помогала, а, наоборот, только обостряла ощущения на коже, которая так и оставалась сверхчувствительной после прикосновений мужчины. Струи воды ласкали мое тело, а у меня в мыслях возникали картинки его губ и рук. Все было так остро, словно наяву, и он рядом продолжает меня трогать. Жадно, неистово, сильно…

От этих мыслей, воспоминаний и неожиданно нахлынувших чувств я вдруг ощутила слабость в ногах. Стенка кабинки, на которую я навалилась спиной, стала моим спасением, не позволяя упасть на пол. Я закрыла глаза, чтобы прийти в себя, взять над собой контроль, успокоиться… но только увидела обжигающий черный взгляд и косую ухмылку. Внизу живота появилось странное напряжение, между ног запульсировало. Мне было трудно понять, что со мной происходит, поскольку подобного я еще не испытывала. У меня на это никогда не было времени, хотя вечерами бывали наплывы и странные изменения в теле, которые ни к чему не приводили. А сейчас все только накалялось во мне и сбивало с толку… Настолько сильно.